Жорж Блон - Флибустьерское море

Когда спустя столетия начинаешь анализировать исторические документы, то поражаешься, насколько же мал был участок, на котором разворачивался бой. Так, перед воротами французам надо было бежать по настилу шириной четыре фута, то есть метр двадцать, переброшенному через отведенный из лагуны рукав, причем главной трудностью здесь было рьяное соперничество господ офицеров. Я уже говорил, что их основной заботой было находиться на виду, но оказаться первым у бреши – это уже было залогом будущей блестящей карьеры. Это все равно что сейчас оказаться первым в списке выпускников Национальной школы администрации.

Шитые камзолы теснились и мешались в кучу, словно при выходе из метро в часы «пик». Испанцы, защищавшие брешь, не целясь, тыкали длинными пиками в гущу, каждый раз поражая кого-либо. Гренадеры топтались сзади, не в силах добраться до стены. Наконец, ступая по трупам офицеров, они опрокинули испанский заслон, и Дюкас со своими островитянами ринулся в проход. «Будучи весьма тяжелой комплекции, кавалер Дюкас с большим трудом пролез в брешь. При этом он дышал так часто, что, казалось, вот-вот задохнется». Читатель, конечно, догадался, что эти любезные строки принадлежат перу Пуэнти. На самом деле Дюкас, несмотря на тучность, быстро преодолел брешь. А Пуэнти оставалось лишь сучить ногами от ярости, сидя в отдалении и наблюдая за штурмом из кресла. Вытесненные из Ихимани испанцы побежали спасаться в верхний город, ворота которого немедленно закрылись за ними.

Через день, 1 мая, начался орудийный обстрел этой части Картахены. Пуэнти велел поставить свое кресло на балконе одного из домов Ихимани. Едва его устроили там, как примчался сияющий ординарец:

– Испанцы сдаются!

Да, четыре белых флага появились между зубцами крепости. Они выглядели очень жалко под проливным дождем. Пуэнти велел прекратить огонь. Дюкас встретил возвращавшегося в верхний город испанского офицера. Тот был в парадном мундире и при всех регалиях.

– Губернатор передал, что он готов на почетную сдачу, – сказал барон Дюкасу. – Я прошу вас сделать вот что...

Дюкас подумал: «Сейчас он предложит мне вести переговоры».

– Я только что получил известие от нашего офицера, оставленного в форте Бокачико, – продолжал Пуэнти. – Он сообщает, что вдоль лагуны в тыл нам движется испанский полк в тысячу двести солдат. Вам с флибустьерами надлежит задержать их.

Бредя в надвигавшихся сумерках по заболоченному берегу лагуны навстречу испанцам, Дюкас вслушивался в реплики, которыми обменивались в сердцах вольные добытчики:

– Нас погнали прочь, а сами кинулись в город...

– Кому достанется добыча? Господам офицерам короля.

– Нас проведут как пить дать!

Они шагали, увязая местами по щиколотку и с трудом вытягивая сапоги из грязи. Прошел час, потом другой. Где же испанцы? Их не было ни у лагуны, ни в прибрежном лесу. Вся эта история начинала принимать подозрительный оборот.

Дюкас возвратился в Ихимани и доложил обо всем Пуэнти.

– Хорошо, – сказал барон. – Пусть ваши люди возвращаются в лагерь и отдыхают.

Флибустьеры метали громы и молнии. Дюкасу удалось успокоить их лишь сообщением, что Пуэнти поручил ему лично вести наутро переговоры с губернатором о сдаче Картахены.

– Я вас никогда не обманывал и не обману на сей раз, – добавил он.

Да, они доверяли ему. К вечеру 3 мая Дюкас возвратился из Картахены с готовым соглашением. Оно было собственноручно подписано губернатором, что, кстати, умели делать далеко не все благородные господа того времени; затейливый росчерк тянулся за его именем – граф Уньес де Лас Риос.

Условия были следующие.

Губернатор мог покинуть крепость со всеми солдатами и офицерами при оружии, с развернутыми знаменами и под барабан, забрав с собой четыре орудия.

Вся денежная наличность доставалась барону де Пуэнти в качестве главнокомандующего войсками французского короля. Движимое и недвижимое имущество всех отсутствующих или покинувших крепость также становилось собственностью барона де Пуэнти. Жители, пожелавшие остаться в Картахене, сохраняли свое имущество и привилегии – кроме денег, которые надлежало сдать, – и отныне считались подданными короля Франции.

Церкви и монастыри оставались в неприкосновенности.

Испанский губернатор долго воевал за этот последний пункт. Дюкас опасался, что он вызовет кислую гримасу у барона, но тот, внимательно выслушав зачитанный ему вслух документ, согласно кивнул.