Владимир Николаев - Испытание

- Да что я? Со всем этим надо кончать. Нельзя распускаться. Ни в коем случае не поддаваться.

Приступы тоски не раз настигали его и раньше. Как и все полярники, Алексей хорошо знал, какое это тяжелое испытание, как трудно перебороть его. А ведь был он тогда среди людей, в большом коллективе. И все равно иной раз без видимой причины все вокруг делалось немило, видеть никого не хотелось, тянуло незнамо куда.

Отстояв кое-как вахту, заваливался на койку и часами бездумно глядел в переборку. Время от времени доставал фотографии родных, и становилось вроде полегче. Но ненадолго. Сердце не по одним близким изнывало, а и по дому, по привычной обстановке.

В таких случаях хорошо хоть денек побыть на берегу, потолкаться среди людей, прикоснуться к чужой жизни, походить по твердой земле. Но редко, слишком редко такое счастье выпадает полярному моряку. Под ногами постоянно содрогающаяся железная палуба, глаз упирается в гладкие переборки кают или в толстые стекла иллюминаторов. А выйдешь на прогулочную палубу - за бортом льды и льды, бескрайние белые поля. А как одному? Хоть и говорится, что и один в поле воин, а без подмоги все же тяжко. "Ничего, силенок поднакопим и с этим лихом сладим. Не совсем еще ослабла поморская жила".

Так размышлял и подбадривал себя обессиленный болезнью Алексей.

* * *

С проворством, на которое он считал себя неспособным, Алексей поднялся с топчана и, ежась от холода, шагнул к баульчику, отобрал пару чистого белья, шерстяные носки и верблюжий свитер.

Новое белье обдало холодком, приятным прикосновением свежего полотна. От толстого свитера скоро сделалось тепло, а ногам покойно в толстых носках. Теперь бы в самый раз помыться, хотя бы ополоснуться с ног до головы, освежиться только, и от одного этого, кажется, заново бы на свет родился. Но как? Придется исхитриться.

Оставшиеся вещи Алексей снова уложил в баул, а на самом дне нащупал бумагу. Газета! Пусть сейчас он не может прочитать, голова тяжелая и свету нет, пусть газета старая, может, даже двухмесячной давности, все равно он ее потом обязательно прочитает, так захотелось узнать, что же творится на Большой земле, с которой вот уже сколько нет никакой связи.

До чтения, признаться, он не был большим охотником, так, изредка почитывал из того, что случайно попадало в руки, что советовали товарищи. В библиотеке больше всего обращал внимание на самые захватанные книги, часто с оборванными и даже частично потерянными страницами, простодушно верил, что, раз книга прошла через множество рук, это уж не зря, значит, интересная, на такую стоит время потратить. И только здесь, случайно увидев газету, он впервые пожалел, что под рукой нет хоть какой-нибудь книги.

Приятное ощущение холодка свежего белья прошло, но его все еще знобило. И кажется, пуще прежнего. Улегся поудобнее, подтянул, как в детстве, к подбородку колени и понял, что сделался по-мальчишески тщедушен. Во что же он превратился, как исхудал? Мощи - да и только! Борода отросла, теперь она не щекотала, не царапала кожу, как в первые дни, а мягко облегала весь подбородок. Совсем стариком стал выглядеть. В двадцать-то два! На Большой земле от него шарахаться будут. Ладно, только бы выбраться отсюда...

* * *

Сколько проспал, Алексей не мог определить даже приблизительно. Время утратило меру. Алексей странным образом потерял способность ощущать его ход, чувствовать, течет ли оно, подобно полой воде, или стоит на месте, как в непроточном пруду. Да и дела, признаться, ему до этого нет. Времени было много, непомерно много, и оно было пустое, бесполезное, бессодержательное. Беспамятство - это почти небытие.

Трудно и медленно выходил из небытия Алексей. Выводить его из этого состояния начали жажда и голод. С трудом выпростав ослабевшую руку, опустил и дрожащими пальцами нащупал обжигающе холодную жестянку с водой. Пробуждавшаяся память подсказала, что вода должна быть на исходе.

Время начало укладываться в привычные для него рамки - было и есть. Было время, когда он пополнил запасы воды, но ее все же оставалось мало это четко отложилось в памяти. А вот сколько же потом израсходовал - об этом никаких следов в сознании не осталось. И как ни силился, припомнить ничего не мог.

Жажда на этот раз мучила не так сильно. Но поднять жестянку он не смог, силенок не хватило. Значит, все, дошел до точки. Пришел час садиться на мертвый якорь. Что ж, разом кончатся все муки. Все сжалось внутри и похолодело. Алексей вытянулся, закрыл глаза и с тоской подумал, что теперь никакое сопротивление невозможно...