Стивен Меллер: Земля Осириса

Те немногие люди, которые лично знали Киннамана и с которыми нам удалось побеседовать (кое-кто с тех пор уже умер), непреклонно утверждали, что тот не был ни шарлатаном, ни лжецом или фантазером. Мисс Уилли Семпл, член Ордена розенкрейцеров, которая свела с доктором Киннаманом близкое знакомство в последние шесть лет его жизни, в 1962 году написала о нем статью для июньского номера журнала «Дайджест розенкрейцеров». В ней она пишет: «Откуда я знаю, что это (находки в Великой пирамиде) правда? По множеству причин. Главной является та, что невозможно было, поддерживая с доктором Киннаманом дружеские отношения в течение долгого времени, не заметить и даже не быть твердо уверенным в том, что он попросту не способен солгать, выдумать что-либо или хотя бы предаваться пустому теоретизированию о том, что всего лишь могло бы быть, особенно если это касалось археологии: он разыскивал факты, а не строил теории». Мисс Семпл скончалась в 1977 году, поэтому побеседовать с ней не представляется возможным, но ее письменные свидетельства живут и поныне. Доктор Макдональд впервые встретился с доктором Киннаманом в Денвере, Колорадо, в 1945 году и поддерживал с ним близкие отношения в течение последних 15 лет его жизни. И по сей день доктор Макдональд твердо убежден в том, что Киннаман говорил правду и яро защищает его от обвинений во лжи.

Есть и другие причины, по которым мой интерес к заявлениям Киннамана не угасает. Многие утверждения Киннамана о том, что он обнаружил в Великой пирамиде, прекрасно вписываются в мои нынешние представления о ее возрасте, назначении и методах, применявшихся при ее сооружении. Киннаман также заявил, что у Сфинкса женское, а не мужское лицо. Насколько мне известно, Киннаман оказался единственным дипломированным археологом, который отважился на подобное заявление. Я тоже пришел к подобному выводу, и это, на мой взгляд, заслуживает самого пристального внимания в виду того, что общество в Древнем Египте было матриархальным. Киннаман также воспользовался некоторыми нетрадиционными переводами иероглифов и утверждениями о седой древности цивилизации в Африке, что свидетельствует о том, что он мог поддерживать контакты с туземными хранителями мудрости.

В последнее время основным предметом моих исследований стали местные устные предания, по-прежнему существующие в Египте. Этот этап начался в 1996 году, когда Боб Ваутер отправился в командировку в Египет для проведения кое-каких исследований и познакомился там с Абдель Хакимом. Боб провел на полевых раскопках три недели, там ему и были изложены некоторые из тех учений, о которых идет речь в этой книге. Позднее мы столкнулись с Хакимом в Аламеде, Калифорния, в августе 1997 года, где приняли участие в оживленном обсуждении туземных традиций и учений, которые Хаким решил явить на суд широкой публики. Мы готовились к очередной экспедиции в Египет, которая состоялась в сентябре 1997 года (см. рис. 7). Обширные полевые раскопки, которые я в то время провел вместе с Хакимом, позволили мне по-новому взглянуть на ранее собранные факты и находки, то есть сделать это в свете местных, туземных учений, с которыми познакомил меня Хаким. С каждой последующей поездкой в Египет и с каждой новой, беседой с Хакимом мне все яснее становилось, что древнее учение, которое он представлял, являло собой связную и логически последовательную систему, чрезвычайно похожую на другие учения, известные нам из трудов и записок таких исследователей, как Карлос Кастанеда, Грегг Брэйден и Джон Мэйджер Дженкинс, которых чрезвычайно занимала древняя туземная мудрость. Если учесть, что некоторые местные хранители мудрости выступали в роли общественных учителей, как, например, Хунбаз Мен из племени майя или Томас Баньянка из племени хопи, то «хождение в народ» Хакима вполне соответствовало определенной тенденции — все возрастающего значения мудрости и знаний традиционных учений, обеспечивающих целостное понимание проблемы происхождения человечества.

Считаю необходимым отметить, что Хаким, помимо традиционной подготовки, получил и формальное образование, являясь обладателем ученых степеней каирского университета в области археологии и египтологии. Свою дипломную работу он писал в Лейденском университете в Нидерландах, поэтому на его уникальном стиле преподавания отразились как обширные познания в египтологии, так и глубокое понимание древней мудрости его родной страны. Во время полевых раскопок он неоднократно поражал меня своей проницательностью опытного археолога. Хаким часто говорил со мной о древних обычаях, которых он придерживался (в последние годы XX века), заверяя, что его еще мальчишкой избрали старшие жрицы его племени на роль будущего хранителя мудрости. Это упоминание о матриархальном строении общества прекрасно вписывалось в те знания о традициях Древнего Египта, которые я получил ранее. Местная традиция, которую олицетворяет собой Хаким, является освященными веками учением и посвящением, зародившимися за тысячи лет до того, как люди изобрели письменность. Эта традиция родственна учениям африканских гриотов, которые сумели сохранить подробнейшую историю своего племени, многие поколения передавая ее из уст в уста. Хаким также продемонстрировал глубокое знание значения иероглифов и эволюции всех современных письменных языков — информации, которая имела важное значение для полевых раскопок (их мы проводили вместе) и опыта, который мы приобретали при разработке новых концепций.