Владимир Куковенко - Как подменили Петра I

Такой же грубой и неумеренной была и страсть Петра к тушению пожаров. Влечение это обнаружилось в нем в том же 1692 году и имело какой-то болезненный характер. Петр бросал все свои дела ради тушения пожаров и занимался этим с каким-то нездоровым азартом. Несомненно, это была пиромания в самой крайней форме. Вот один из характерных примеров. 9 декабря 1694 года скончался Павел Менезис, первый наставник Петра Алексеевича. Похороны состоялись в Немецкой слободе, и генерал-майора русской службы в последний путь провожали с торжественными воинскими почестями. Для участия в них были «наряжены» по три роты от Преображенского, Семеновского, Бутырского и Лефортовского полков. Церемония погребения началась в 10 часов католической службой и должна была продолжаться весь день. Но в начале церемонии пришло известие о том, что на Покровке начался пожар. Петр немедленно покидает дом и семью покойного и с несколькими офицерами и солдатами бросается на тушение огня. Похороны прерываются на неопределенное время, видимо, к большому недоумению и даже обиде присутствующих. Спустя два часа, так и не дождавшись Петра, церемонию вновь возобновляют. Патрик Гордон, записавший в своем дневнике этот случай, деликатно умолчал о том, явился ли царь на продолжение церемонии или нет. Эта сдержанность дает повод думать, что Петр так и не проводил своего наставника в последний путь.

Кроме страсти к тушению пожаров, такую же болезненную тягу Петр испытывал к выдиранию зубов и к препарированию трупов. Вырванные им зубы он складывал в специальные мешочки, которые зачем-то бережно сохранял, и после его смерти они обнаружились в его личных вещах вместе с набором специальных щипцов.

Особенно отталкивающей видится страсть Петра к анатомированию. Во время своих заграничных путешествий он обязательно посещал анатомические театры и с каким-то удовольствием подолгу разглядывал препарированные трупы и различных уродцев, заспиртованных в банках, и покупал их для свой Кунсткамеры. В Амстердаме во время подобного посещения ему так понравился заспиртованный младенец, что он вытащил его из банки и поцеловал в губы.

В Лейдене, во время осмотра другого анатомического театра, Петр, заметив брезгливость на лицах некоторых русских из своего сопровождения, пришел в такую ярость, что заставил их зубами разрывать мышцы на препарированном трупе, выставленном как один из экспонатов этого театра.

Казнив свою любовницу Гамильтон, он поднял за волосы ее отрубленную голову, поцеловал в губы и стал давать своей свите некоторые пояснения, показывая вены и кости перерубленной шеи.

Когда в 1715 г. умерла царица Марфа Апраксина, вдова его брата Федора, славившаяся своей безупречной жизнью, Петр принял участие в ее вскрытии, желая убедиться, сохранила ли она свою непорочность.

В этом же году 22 октября умерла после родов и принцесса Шарлотта Вольфенбюттельская, супруга его сына Алексея. Тело усопшей было вскрыто на другой день по кончине в присутствии царя. Согласно записи в «Журнале», в котором отмечались все события, имевшие место в жизни царя, Петр «смотрел анатомию кронпринцессы».

Знакомясь с подобными «анатомическими деяниями» Петра, следовало бы откровенно назвать великого преобразователя России бесчувственным животным, лишенным самых элементарных понятий о границах приличного. Но, скорее всего, здесь нечто иное: это был человек с изуродованной психикой, имевший явные патологические наклонности.

В 1710 году Петр устроил шутовскую свадьбу своего карлика Якима Волкова. После венчания и торжественного пира, на который были свезены карлики со всей России, молодожены были отведены в спальню, куда последовал и сам Петр. Историки деликатно умолчала о цели его странного визита в столь интимное место и в столь неподходящее время, но, как можно предположить, это было болезненное любопытство, которое он даже не стремился скрыть от окружающих.

Известен его указ 1718 года о приобретении различных монстров и уродов по всей России для пополнения коллекции Кунсткамеры. Петр определил и плату тем, кто доставит подобные экспонаты: за мертвого урода человеческого — по десяти рублей, скотского — по пяти рублей, птичьего — по три рубля. За живых: за человеческого — сто рублей, скотского — пятнадцать, птичьего — семь; ежели будет «гораздо чудное», то обещано больше. За утайку таких монстров был положен штраф в десять раз больше против указанной платы.