Эдвард Радзинский - Иосиф Сталин. Гибель богов

Прежде чем расстрелять Артузова, Ежов принес дело Кобе.

– Вот видишь, твой Артузов был агент четырех разведок. Вместе с Ягодой хотел истребить Политбюро… Плохой человек, оказывается… А это что? – Коба брезгливо показал на документ в деле, покрытый красными пятнами.

– Это у мерзавца пошла носом кровь… Там указано в примечании, товарищ Сталин.

– Вот видишь, Фудзи, нос оказался слабый. Но все-таки написал: «Я не шпион».

– Это до того, Иосиф Виссарионович… После того как пошла кровь, он уже ничего не писал…

Казалось, никакой связи не было и быть не могло между этими, такими разными, людьми. Но она была! Была!

Окончательно я понял это во время осеннего посещения Тбилиси.

Я приехал в Тбилиси, чтобы забрать вещи, которые мы не смогли взять при поспешном отъезде в Москву. В те дни в Тбилиси был созван внеочередной Пленум ЦК партии Грузии. Доклад должен был делать Берия. Пленум назначили на десять утра.

В девять я пришел на улицу Чонкадзе… Я хотел предупредить своих друзей, чтобы они смогли подготовиться к возможному , ведь все они были старыми партийцами. Но они не поняли моих намеков, а яснее говорить я боялся.

Они весело собирались на Пленум, по-прежнему замечательно убеждая себя, что происходившее вокруг их не касается. Мысли их были заняты другим: освободилось множество ответственных должностей. И они продолжали освобождаться ежедневно! Друзья мои ждали от Пленума повышений…

В девять пятнадцать мы расстались… чтобы никогда не встретиться. Я все-таки обнял их и расцеловал. Они отправились на Пленум. Я смотрел им вслед – как они шли веселой гурьбой по нашей солнечной улице.

Во дворе шумно играли их дети. Всего через несколько часов они станут сиротами…

Я пошел на Пленум один – так было безопаснее.

Доклад делал Берия. Он сообщил, что кропотливое расследование, проведенное нашими славными чекистами, продолжает выявлять все новые бандитские троцкистско-зиновьевские группы, проникшие в руководство Грузии. После чего назвал имена разоблаченных «бандитов». Это было… все мужское население дома на улице Чонкадзе! Все единогласно проголосовали за их исключение из партии.

Названных попросили покинуть зал, в холле их уже ждали…

Но одного из них – Ц-е – Берия оставил на свободе. Он с ним дружил с юности. В перерыве он сказал ему:

– Ты уж сам позаботься о себе…

Я стоял рядом и слышал. Потом Берия как-то внимательно посмотрел на меня, усмехнулся:

– Что ждешь? Пока нет отмашки. Но, думаю, если есть у тебя личная инициатива… Тоже позаботься о себе… я не препятствую. – И засмеялся.

Среди ночи зазвонил телефон. Несчастная жена Ц-е, плача, рассказала: вернувшись с Пленума, он, ничего не говоря ей, молча собрал какие-то бумаги, сложил их в стопку в углу комнаты и вышел на балкон «покурить». Раздался выстрел. И сразу вошли «товарищи» (видно, дожидались выстрела на лестнице). Унесли его, еще живого, истекавшего кровью, и забрали приготовленную им стопку. Утром её известили о смерти мужа. Она похоронила его…

Через день после похорон она опять позвонила. Рассказала, что пошла навестить его могилу, но та разрыта, гроб исчез.

Я позвонил Лаврентию.

– Писать «враг народа» на памятнике не принято, – сказал Берия. – Так что пусть отдыхает в безымянной могиле. Но не слишком ли ты о нем заботишься?

– Мы были с ним вместе в боевом отряде. Он был бесстрашный человек.

– А те… – Берия заботливо перечислил имена остальных обитателей дома, – разве они были трусами? Однако это не помешало им переродиться в троцкистских выкормышей…

Вернувшись из Тбилиси, я перестал писать свой список. В это время я окончательно понял: Орлов был не прав. И он, и я – мы недооценили Кобу.

Коба расстреливал не старую партию. Коба расстреливал всю старую жизнь.

И я вспомнил, как он цитировал Ткачева: «Сколько людей из старого общества придется уничтожить после Революции, чтобы создать счастливое будущее?» Ответ истинного революционера звучал так: «Нужно думать о том, сколько их можно будет оставить».

Теперь я знал точно: мне не избежать своей участи.

Уничтожая старую жизнь, мой друг Коба родил невиданное дитя по имени ГУЛАГ. Об этой системе лагерей я (как и многие работавшие в разведке) знал тогда понаслышке. Но знал!

Уже в восемнадцатом году Ильич создал два вида лагерей: концентрационные – для врагов нашей власти и лагеря принудительных работ – для уголовных. Общее количество заключенных тогда не превышало, наверное, полсотни тысяч, из них приблизительно восемьдесят процентов являлись нашими врагами. Это были участники Гражданской войны и крестьянских восстаний, чудом избежавшие расстрела, и активные деятели контрреволюции… Они выполняли какой-то труд, работали, естественно, плохо, но результатами их труда никто не интересовался.