Когда Аттила вступил в Мец, ничто не шевелилось, все были мертвы. Жители — по-настоящему, его люди — мертвецки пьяны. Судя по некоторым признакам, еще до этой катастрофы — крушения его власти, столь же неожиданного, как и обрушение стены, — его звезда начала клониться к закату. Он был один на один со своей судьбой и горсткой помощников, столь же беспомощных, как и он сам, перед лицом дикости его войск. Его власть никогда не упрочится.
Еще в начале пути, совсем недавнем, но уже столь далеком, ему пришлось спешно восстанавливать порядок между Доном и Кавказом, противостоять акацирам, аланам и даже гуннам, которых, как ему казалось, он убедил в величии и полезности империи. Теперь безумное разрушение Меца было куда более серьезным делом. Когда поволжские гунны свергли его власть, позабыв о добровольно взятых на себя обязательствах, он был далеко, на другом конце империи. Без кота мышам раздолье. А сегодня его воины, за исключением, может быть, личной охраны, практически сбили с его с ног, одержимые жаждой крови. Покарать их? Ему пришлось бы заставить одну половину армии перебить другую, и тогда он вообще обратится в ничто.
Что делать с этими животными? Гнать их вперед, дальше вперед, не давать роздыху, подстраиваться под их атавистическое стремление к тупому разрушению, но до каких пределов? Какую империю можно построить и укрепить с такими дикарями, глухими к доводам рассудка? Рабами своих инстинктов. Его охватило чувство страшной уязвимости.
Его воинству, опьяненному вином и кровью, потребовалось два дня, чтобы проспаться. Трезвым военачальникам с большим трудом удавалось находить часовых для охраны баллист, катапульт и их товарищей, изнуренных ими же устроенной резней.
Куда теперь, после всего этого? В Реймс.
Когорты Ореста гордо обошли этот город. В образцовом порядке они переправились через Маас и Эн, преодолели ущелья Аргонна, оставив там усиленную охрану, подошли к Лану [43] При римлянах — Лаудун (Laudunum).
, уничтожив по пути две франкские группировки, с трудом захватили этот город и не оставили в нем ни одной живой души, но так приказал Орест.
Избиение прошло дисциплинированно, добычу поделили в строжайшем порядке. Потом Орест велел поджечь город. После Лана настал черед Сен-Кантена, наконец он отправился к Реймсу, где должен был встретиться с Аттилой.
Реймс был плохо укреплен. Епископ Никазий решил не сопротивляться. Он торжественно вышел из города навстречу Бичу Божьему. Во имя Всемогущего Господа молил императора гуннов пощадить город, предложив себя в заложники. Некогда Цезарь пощадил Реймс, напомнил он Аттиле, подозревая, что это имя знакомо его собеседнику, что тот, возможно, питает к нему уважение, с каким крупные хищники порой относятся друг к другу, и ему может прийти в голову последовать его примеру.
Аттила выслушал его как будто со вниманием, склонившись к шее своего коня. Никазий всё говорил, но тут один воин растолкал окружавших его священников и отрубил ему голову. После убийства дикая орда ринулась в город. Вскоре от Реймса осталась одна зола. Аттила даже не вошел в него. Чуть отодвинулся в сторонку со своей охраной из-за жара. Неизвестно, наказал ли он убийцу епископа.
Во второй раз за несколько дней император гуннов не сладил со своей армией.
Подробности этих рассказов проверить нельзя. Они представляют Аттилу человеком, который плывет по течению, а не вождем. Какой-то рядовой принимает решение о захвате города и — почему бы нет? — об исходе всей кампании. Какой же после этого Аттила император?
Нужно было вернуть себе инициативу. Он отвел свою армию на запад от Эперне и выступил перед ней с речью на тему порядка. Запреты сыпались один за другим: запрещается выходить из рядов во время переходов, запрещается заниматься мародерством, запрещается грабить, запрещается нападать на малейший хутор без его приказа, запрещается насиловать и убивать без приказа.
Вопросами снабжения поручили заниматься специальному подразделению фуражиров, которые будут действовать убеждением (силой отбирать ничего нельзя) и под командованием Эслы.
За соблюдением запретов будет следить особая полиция под командованием Берика. Берик был зверь, известный вплоть до Аральского моря. Он никогда не испытывал сомнений, Аттила был его богом. Орды вздохнули и подчинились. Аттила перевел дух: он всё еще император.
Усмиренная таким образом армия промаршировала мимо Шалона-на-Марне, потом мимо Труа. Жители обоих городов в изумлении смотрели, как она удаляется в сторону Бар-на-Обе, даже не взглянув в их сторону. Именно там предстояло соединиться с Онегесием и Орестом.
Читать дальше