Эрик Дешодт - Аттила

В заключительный момент, когда предстояло нанести роковой удар обреченной формации, что-то снова помешало бы ему нарушить некое непреложное и неопределенное (потому что неопределимое) правило, непостижимое для обычных людей, чтобы закрепить свой триумф.

Аттила, этот необыкновенный человек, соблюдал это правило сам с собой, поскольку оно было понятно только ему. А всеобщее непонимание с оттенком ошеломления прошло сквозь века.

Гипотеза о некой форме безумия сливается с предположением о безучастности: Бич Божий не стремился к нарочитым триумфам (вступить победителем в Константинополь и Рим); любители показухи объявили его безумным, поскольку подобное равнодушие не укладывалось у них в голове. Всем известно фанфаронство Барреса [18] Морис Баррес (1862–1923) — французский писатель и политик, лидер французского национализма. Провозгласил «культ Я», утверждая, что наш главный долг — отстаивать свое «я» против варваров, то есть всего, что может повредить расцвету его собственной чувственности. («Всё иметь, чтобы всё презирать») — выражение мелочности, тем более удручающей, что он видел в нем величие, поскольку в его представлении «всё иметь» подразумевало лишь получить почести и материальные блага, достижимые в его время, на рубеже XIX–XX веков, а они всё те же — награды, знаки отличия и титулы, которые приходится принять, а то и выклянчить, так что презрение, которое к ним якобы выказывают, на самом деле лишь презрение к самому себе. Аттиле не придется себя презирать.

Репарации достигнут шести тысяч либр. Под руководством Скотты и его счетоводов их соберут очень быстро.

Похоже, пришлось прессовать богатых, поскольку из бедных много денег было не вытрясти.

Наверное, именно в тот момент император гуннов в полной мере соответствовал своему великолепному прозвищу — Бич Божий, которое связывало его непосредственно с «Песнью Богородицы» из Библии, где сказано, что Бог «богатящияся отпусти тщи». Богачи Восточной империи будут слезно рыдать, Аттила же не станет пересчитывать деньги, которые он у них отнял, у него были дела поважнее: вести переговоры по существу вопроса. Довести до конца великие переговоры, которые должны были разрешить Восточный вопрос.

А теперь поговорим, — предложил Аттила.

О чем? Переговоры… Тайна, сводящая с ума императора — столь слабого, что само это слово поразило его страхом, поскольку он — справедливо — видел в нем лишь ускорение своего падения. Феодосию это казалось тем более очевидным, что, предваряя новое унижение, Аттила прислал к нему двух своих главных помощников после Онегесия — Эдекона Несговорчивого и Ореста Непоколебимого.

Начинался 449 год. Эдекон и Орест прибыли в Константинополь вместе с легатом Вигилой, встретившим их на границе. Феодосий принял их согласно протоколу. Никогда еще требования протокола так не разнились с побуждениями сердца. Затем Вигила разместил их в апартаментах главного евнуха.

За 30 лет карьеры Хрисафий забрал в свои руки такую власть, что мнил себя неуязвимым, особенно потому, что был в милости у императрицы Афинаиды, оказывавшей на своего мужа-императора такое же влияние, как маршальша д’Анкр на Марию Медичи: «Мой ум, который тверд, и ясен, и силен! Над глупою толпой меня возносит он» [19] Леонора Галигаи, жена временщика Кончино Кончини, маршала д’Анкра, которого французская королева Мария Медичи возвела в достоинство маршала, была ее камеристкой и имела на нее безграничное влияние. После дворцового переворота 1617 года, когда юный Людовик XIII отстранил от власти свою мать, Леонору казнили по обвинению в колдовстве. Цитата взята из трагедии Вольтера «Магомет», перевод И. Шафаренко. .

Хрисафий организовал убийство своего предшественника. Он одновременно исполнял должности меченосца, инспектора финансов, а потом и главного министра. Феодосий без него и шагу ступить не мог. Поэтому после тридцати лет постыдного успеха он считал себя неотразимым и глупо верил, что всё покупается, а у него к тому же есть на это средства.

Ореста он опасался. Он сказал Феодосию (и Орест об этом узнал): «Как смеет Аттила требовать у тебя выдачи гуннов, перешедших на твою службу, если его главный помощник — римский перебежчик?»

Эдекон казался ему доступнее. Выходец из суровых степей был ошарашен блеском византийского двора. Мрамор, порфир, позолота, нефрит, узорчатые ткани на стенах — он никогда не видел ничего подобного и не скрывал своего восхищения. Надо будет его прощупать.