Анатолий Нутрихин - Жаворонок над полем

Но сегодня хотелось бы поговорить на иную тему: о природе. Посмотрите вокруг. Какая благодать, простор! Всего в Сибири в достатке: земли, воды, леса, подземных богатств. Рыбы и птицы... Климат наш, пожалуй, полезнее петербургского или московского. И флора не беднее. Ну, молодые люди, вспомните здешние растения!

- Мы не ботаники, - запротестовал было Чугунов.

- Я не требую от вас особых знаний. Самые элементарные... Пошевели мозгами, Андрей, - сказал Ершов.

- Сколько угодно: осока, камыш, крапива, щавель... - тут Чугунов задумался.

- Ромашки, незабудки, колокольчики, васильки, - подхватил Гавря Пешехонов. - Кажется, все.

- А лопухи, папоротники, ландыши, - не согласился Менделеев. Эта своеобразная викторина ему нравилась. - Багульник, сушеница, клюква, черника, голубика, княжевика, морошка, земляника, малина... Из цветов саранки, лютики...

Митя назвал бы и другие растения, но заскучавший Путьковский толкнул Митю, который ответил ему тем же. Оба упали на землю, продолжая барахтаться.

- Вставайте, борцы! - воскликнул инспектор. - Испачкаетесь. Послушайте, что я еще расскажу.

Он назвал ребятам некоторые лекарственные растения и познакомил с их свойствами. А потом снова стал хвалить природу Сибири, заметив, что в Тобольск нельзя не влюбиться.

- Все верно, но зимы у нас долгие, - сказал Митя. - Ждешь, ждешь тепла... Морозы сильные...

- Да, здешний климат суров, - согласился Ершов, - но разве холод страшен русскому человеку. Он к нему привычен. Были бы добрая одежда, еда и надежные друзья. Опаснее не природный холод, а сердечный... равнодушие, жестокость. Кстати, я написал стих , котором идет речь и о нашей северной природе, о себе как сибиряке. Хотите прочту?

Все выразили согласие послушать, и Петр Павлович негромко и раздумчиво продекламировал:

Рожденный в недрах непогоды,

В краю туманов и снегов,

Питомец северной природы

И горя тягостных оков,

Я был приветствован метелью

И встречен дряхлою зимой,

И над младенческой постелью

Кружился вихрь снеговой...

Ершов говорил уверенно, как человек, привыкший к публичным выступлениям, хотя и несколько монотонно. Когда он кончил, воцарилось недолгое молчание. Тишину нарушил Деденко:

- Душевные стихи!

- Мне тоже понравились, - признался Менделеев. - Петр Павлович, не дадите их переписать?

- Переписывайте, кто хочет, - разрешил Ершов.

- А не опасно? - подмигнув, поинтересовался Медведенков, - там про какие-то оковы упоминается, значит, политикой пахнет.

- Я имел ввиду нравственные оковы, - сказал инспектор. - Но, если бы употребил слово "оковы" и в прямом смысле, то не ошибся. Не секрет, что наш город - этакий пересыльный пункт. Тобольский острог вмещает две тысячи арестантов, кого только среди них нет: воры, убийцы, казнокрады.

- За решетку попадают не только злодеи, - сказал Пашков. - Вы сами нам рассказывали, что в остроге одно время находился писатель Радищев...

- Да-да, его сослали в Сибирь за дерзкую книгу о жестоких помещиках, вступил в разговор Путьковский.

Петр Павлович внимательно посмотрел на гимназистов поверх очков: как быстро взрослеют его мальчики...Какие речи! Опасные! Вслух сказал:

Александр Николаевич Радищев томился в здешнем остроге около семи месяцев. Потом отправили дальше, в Илимск. Его жизнь - пример гражданственности и мужества. Император Александр Первый милостиво вернул Радищева в столицу. Это было давно. С тех пор нравы в России заметно смягчились, хотя крепостное право еще тяготит над крестьянами...

- Как же облегчить их жизнь? - спросил Пашков. - Кто им поможет?

- Это сделают новые Ломоносовы или Радищевы, - воскликнул Митя.

- Грядущее скрыто во мгле, - усмехнулся Ершов. - Да и история полностью не повторяется. Конечно, выдвинутся новые деятели, радеющие за благо народное, но действовать они будут иначе... А вам советую: не делайте людям того, чего не желали бы себе. Творите добро!

Он протер стекла очков носовым платком, усмехнулся:

- В стенах гимназии о нашем разговоре лучше не вспоминать. Его могут истолковать его превратно. На прогулке мы знакомились с тобольской флорой и точка... В вашей порядочности не сомневаюсь.

Компания вернулась в город часам к девяти вечера. Было еще светло, уже вступали в свои права белые ночи. Довольные прогулкой гимназисты оживленно переговаривались, но их группа уменьшалась: то один, то другой отделялись от группы.

Наконец, остались Ершов и Митя, потом разлучились и они. Инспектор зашагал в сторону гимназии, в одном из флигелей которой была его казенная квартира. А Менделеев по Абрамовской вышел на Большую Болотную, по которой фланировали молодые парочки. Неподалеку негромко играла гармошка.