Изменения в отношении западных держав к Советской России усилили в стране общую заинтересованность в закреплении основных принципов нэпа. После признания необходимости торговли, взоры обратились на очередную твердыню коммунистической экономики — монополию внешней торговли. Внутри правительства шли ожесточенные дискуссии. Торговый представитель РСФСР в Германии Б.С. Стомоняков писал Ленину в феврале, что в капиталистическом мире «ожидают» конца нашего отступления, чтобы всерьез и надолго определить масштаб и методы своей работы в России и, следовательно, твердые позиции являются крайней политической и экономической необходимостью [250]. Поэтому лейтмотивом проходившего 27 марта — 2 апреля XI съезда РКП(б) стал лозунг, озвученный Лениным и другими делегатами съезда на все лады: «Отступление закончено!»
Через неделю после партсъезда, 10 апреля, открылась Генуэзская конференция, которая получилась заметной победой большевиков, несмотря на кампанию травли, поднятую за границей меньшевиками и прочими силами политической эмиграции. Они впервые вошли равноправными представителями на международную встречу, вошли как сила, с которой считаются и признают. Здесь еще был и элемент сенсации. Большевики явились на конференцию не в своем газетно-стереотипном образе пугала в кожаной тужурке, а в безукоризненных фраках, без наганов, без бомб. Никого не «экспроприировали» и не посадили с собой за стол ресторанного пролетария, а дали ему щедрые чаевые и даже соблюдали требования этикета. Все это произвело чрезвычайно благоприятное впечатление, там подумали, что с большевиками можно разговаривать. Результаты Генуэзской конференции произвели весьма ободряющее впечатление и в РСФСР. Растерянность и уныние 1921 года сменились активной внутриполитической деятельностью по закреплению основ нового курса.
Сущность и главное противоречие большевистского нэпа, можно сказать, лежат на поверхности. Их уяснение заключается в буквальном понимании названия этого периода, а именно: новая, экономическая, политика. Либерализация, раскрепощение общественных отношений от военно-коммунистического централизма затронула лишь их экономическую сторону и только в малой степени повлияла на социально-политическую организацию, сложившуюся в годы военного коммунизма. Напротив, как только наметились признаки стабилизации политической ситуации после кризиса 1921 года, ленинское руководство постаралось максимально компенсировать сделанные уступки в экономике последовательными шагами по дальнейшей централизации власти, укреплением системы монопартийности и моноидеологии, совершенствованием системы политического сыска и репрессий.
Экономический либерализм в пределах политического монополизма — вот классическая схема выхода власти из общественного кризиса, оставленная истории большевистским нэпом, которую невозможно принципиально изменить, не изменяя самой власти. Партийные дискуссии 1920-х годов, несмотря на свою ожесточенность, не затронули глубоко и не ослабили политическую систему, которая приобрела еще более упорядоченные, более последовательные авторитарные формы по сравнению с периодом военного коммунизма. Да и, по сути, борьба группировок стала в этот период необходимым закономерным этапом на пути политической централизации. Еще в годы военного коммунизма партийная олигархия постоянно балансировала на грани окончательного раскола, от которого ее до поры удерживал авторитет и политическое мастерство Ленина, а также условия военного времени. Борьба группировок в 1920-е годы явилась выражением последовательного стремления системы власти в своему логическому завершению — к усилению централизма и установлению единоличной диктатуры, к Сталину.
Снимая государственные оковы с экономических отношений, допуская развитие рынка и соответствующих ему социальных элементов, большевистское руководство ясно представляло себе и те политические проблемы, которые неизбежно возникнут с возрождением самостоятельного зажиточного крестьянства, легальным появлением частного торговца, промышленного предпринимателя. Однако если с последними особых церемоний никогда и не предполагалось, то вопрос о гибкой линии в отношении крестьянства всегда был на особом контроле у большевиков. Кремлевское руководство пошло на нэп под мощным военно-политическим и экономическим давлением крестьянства и до известного времени не могло не считаться с его стихийной силой и поэтому было вынуждено проводить политику лавирования. Цека большевиков нащупывал свою линию поведения между необходимостью развития сельского хозяйства и сохранением своей партийной социальной базы в деревне. Здесь он был вынужден не только преследовать и разоблачать заговоры рьяных поборников военного коммунизма, но и периодически отводил от себя соблазн сорваться в задабривание мелкой сельской буржуазии. Известны такие проекты, поступавшие от видных представителей течения демократического централизма. В декабре 1921 года Т.В. Сапронов приватно рекомендовал Ленину затеять в своем роде игру для отвода глаз, посадив во ВЦИК десятка три «бородатых мужичков», атакже по паре-тройке «бородачей» в губисполкомы [251]. 28 декабря того же года пленум ЦК отклонил проект о создании крестьянского союза, внесенный другим столпом децизма — Н. Осинским.
Читать дальше