Николай Черкашин - Чрезвычайные происшествия на советском флоте

В чём мой долг перед Родиной?

Я боюсь, что сейчас ты не поймёшь глубоко, но подрастёшь, и всё станет ясно. А сейчас я тебе советую прочитать рассказ Горького о Данко. Вот и я так решил — рвануть себе грудь и достать сердце…»

Говорят, трижды убийца тот, кто убивает мысль. Сколь же кратным убийцей был тот, кто убивал своей алчностью, аморальностью идеалы социального переустройства, веру людей в своё будущее, кто ввергал их в ледяной ад бездуховности?! На одну минуту представим себе, что выступление «Сторожевого» и в самом деле послужило толчком падения Брежнева. Сколько бы дали стране, народу годы «безбрежного» десятилетия?! Быть может, не разрослись бы так метастазы адиловщины, чурбановщины — всего того, чему ужасаемся мы ныне?

Саблин — явление глубоко русское, оно из недр национального характера, о котором проникновенно сказал Достоевский:

«…Они (русские мальчики. — Н.Ч. ) не станут тратить время на расчёты — поступят, как велит им совесть, часто даже будучи уверенными в самых ужасных для себя последствиях… В минуты опасности для Отечества оставляют дом, невесту, мать — и идут добровольцами, ополченцами, чтоб стать героями Бородина; забывают о своей тысячелетней родословной, и благах, и привилегиях, кои она им обеспечивает, обрекая себя на виселицу, на кандалы, выходят на Сенатскую площадь, ибо честь и слава Отчизны, освобождённой от крепостного права и подчинения немецкой чиновной бюрократии, для них превыше благ и привилегий спокойного ничегонеделания…

Нетерпеливы русские мальчики; им хочется сразу всего, одним разом, либо пристукнуть весь мир зла и несправедливости, либо обнять и жизнью своей защитить его красоту от прихлопывания других. Всё или ничего…»

«Ну и чего добился Саблин своим выступлением? — спрашивают скептики. — Двух пуль и добился: одну — в ногу, другую — в затылок…»

Чего он добился?..

Да, внешне ничего особенного не произошло: вышел корабль из парадного строя вечером, а под утро вернулся в базу. Никто из рижан этого даже и не заметил. И всё же весть о «Сторожевом» облетела по матросско-офицерскому телеграфу все флоты.

Чего он добился?

Да просто не так едко ест стыд теперь за позорные годы понурого молчания, за своё якобы «прозрение», за свою дарованную гласность. Не столь убийствен будет упрёк, который бросят наши потомки «потерянному поколению»: «Вы — молчальники, творцы всесоюзного одобрямса».

Некоторые из однокашников Саблина уже стали адмиралами… Так и вертится строчка из песни: «Господа офицеры, я прошу вас учесть, кто сберёг свои нервы, тот не спас свою честь!» Не хочу сказать о них ничего дурного. Наверное, каждый из них по-своему честен, хотя кое-кто дорого бы дал, чтобы изъять своё курсантское фото из саблинского альбома. Но дело совсем не в этом, а в том, что сегодня они повторяют с высоких трибун или читают во всех газетах то, что пытался прокричать в радиоэфир Валерий Саблин в ноябре 1975-го. В годы безгласья и безвременья он ценой жизни спас их честь, спас честь своего поколения.

Пока Саблин лежал в тюремном лазарете (пуля пробила ногу чуть ниже колена), писал родителям бодрые письма, стараясь поддерживать в стариках веру, что жизнь у него не отнимут. Письма эти, по счастью, сохранились. Не хочется называть их казённым словом «документ», они слишком теплы для этого, человечны, полны внутренней веры в правоту своих убеждений, веры в добро, в жизнь.

«24.03.76 г. Здравствуйте, дорогие мои мамочка и папочка!

…У меня всё хорошо. Продолжаю поддерживать здоровье и настроение на должном уровне. Много читаю, так как здесь очень хорошая библиотека. Стараюсь меньше сидеть и лежать, а больше ходить. На прогулках напеваю песни, что помогает прочищать лёгкие и поднимает жизненный тонус: „…Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно!“

Режим „письмомолчания“, вероятнее всего, начнётся где-то в апреле. К сожалению, весна никак не начинается. А хотелось бы уже солнышка и тепла. У вас, вероятно, такая же кислая погода, простудная… Берегите себя! На госпиталь (больницу) надейся, а сам не плошай!

Я недавно выслал на имя Коли (младшего брата. — Н.Ч. ) небольшую повесть о собаке Дике. Написал её в феврале. Это и есть то занятие, которым я заполнял время, когда библиотека не работала. Сам понимаю, что по технике литературного исполнения она (повесть) слабовата, но поручил Коле изыскать возможность издать её. Это была бы материальная поддержка для Нины. Я вложил в описание удивительной жизни Дика столько труда и любви, что решил посвятить эту повесть маме. Понравится ли она тебе, мама, не знаю, но я очень старался…»