Жорж Блон - Индийский океан

30 октября он попадает в зону низких туч. Почти нет ветра. Альбатросы исчезли, когда задули высокие ветры над облаками. Лишь одна птица верно сопровождает «Лег II» от самого Кейптауна. Это «капский голубь» (небольшой буревестник). Он летит перед судном, садится на воду, получает несколько крошек галеты и исчезает до следующего дня.

– Восемьдесят миль, шестьдесят миль, сорок миль, тридцать пять миль. С каждым днем скорость падает. Парусник ползет, как черепаха. Если я сегодня же не возьму курс на юг, меня затянет это спокойствие. Вперед!

Легкое море радовало несколько дней. И снова холодный, ревущий, величественный ад. Иногда в провале между двумя громадными волнами Вито с беспокойством думает: «А взберется ли наверх парусник? Или его поглотит трехкилометровая бездна?»

Защищаясь от холода, Дюма засовывает газеты между телом и заскорузлой от соли, постоянно мокрой одеждой. Готовить некогда. Чаще всего съедается порция холодного риса (его можно сварить заранее в большом количестве), смешанного со съедобными моллюсками и консервированным зеленым горошком. На воздухе температура не превышает четырех-пяти градусов. В каюте около двенадцати. Никакого источника тепла, негде высушить одежду, обогреть заледеневшие руки и ноги. Каждый вечер Вито выпивает стакан рома или водки, словно обычную воду.

Единственный радостный момент – нанесение на карту точки местонахождения парусника. Снова выросла скорость – более ста миль в сутки. Временами какие-то угнетающие мысли: «Выдержу ли до конца?», но на палубе у одиночки нет времени на раздумья. Действовать, действовать, действовать. Каждое утро надо поднять грот-парус, перевязать все узлы, несмотря на непрестанные холод и бурю. «Мои пальцы похожи на бесчувственные когти морских птиц». Впереди ничего не видно, небо низкое, белая пена, гигантские волны. Когда суденышко сильно бросает на волнах, вода заливает кокпит, заплескивается в трюм. И тогда ее надо вычерпывать. Это стало почти развлечением.

Рано утром 24 октября справа по борту показался остров Амстердам. Дюма не видит, а угадывает его по скоплению туч над вулканической вершиной.

«Я отплыл из Кейптауна месяц и десять дней назад. По крайней мере моим костям не придется белеть на этой пустынной скале».

Каждый день наносит визит буревестник. Птица хоть как-то облегчает нечеловеческое одиночество, и Дюма ждет ее с надеждой и нетерпением. На крошки галет бросаются альбатросы. Напуганный их количеством, криками, размахом крыльев, «капский голубь» улетает, возвращается, ухватывает кусок, пока альбатросы дерутся. Бывают и счастливые для голубя дни, когда альбатросы заняты другими делами.

Появляется еще одна пичужка, поменьше буревестника. Она быстро кружит то на одном, то на другом крыле. Вдруг, словно в приступе головокружения, касается воды и, перебирая крохотными лапками, как бы бежит по гребню волны. И так целыми днями. Откуда эта птичка, когда и где она отдыхает? Моряки издавна зовут ее «птичкой апостола Петра», поскольку она ходит по воде.

1 ноября. Затишье. Первый из трех дней, обещанных «Справочником штурмана». Сидя в узкой каюте, Вито Дюма орудует толстой иглой, накладывая заплаты на грот-парус. Четыре часа работы.

– Я благословил эти четыре часа, поскольку они мне позволили сделать чудесное открытие – на борту есть еще одно живое существо.

Муха. Откуда она залетела? Может, вывелась на судне?

Поспешно – и он не находит это смешным – одинокий человек отыскивает крупинку сахара, кладет ее на раскрытую ладонь. После нескольких секунд нерешительности муха садится на сахар, потирая от удовольствия лапками. «Это хорошо воспитанная муха. Не из породы тех наглых насекомых, которые так и норовят выбрать насестом ваш нос. Я полюбил ее с не меньшей силой, чем «капского голубя».

Ветер возобновился 3 ноября, словно по обещанию, но без бури. Иногда по утрам проглядывало солнце. Тогда муха выбиралась на палубу, взлетала, садилась на солнечную сторону паруса. А когда тучи вновь застилали небо, муха возвращалась в каюту, где ее ждало приготовленное Дюма сладкое угощение.

– Я провел инспекцию припасов. Более пятидесяти литров воды. Очень мало, к тому же от деревянного бочонка она окрасилась в коричневый цвет. Пришлось перелить воду в металлический сосуд. В трюме наткнулся на бутылку стерилизованного молока – я давно забыл его вкус.

Впервые после Кейптауна Вито побрился.

– Лучше бы я оставил бороду, она защищала от холода. Но чертовски приятно обрести привычный облик.