Вадим Рабинович - Алхимия

Возможно, окажется неверным и это: как же может быть внекультурно то, что живет в данной культуре?

Сумятица символов, означающих философский камень, свидетельствует о не совсем божеской мощи Великого магистерия. Символы-синонимы камня представляют не только эмпирей, но и преисподнюю. Всемогущество дьявола количественно равно всемогуществу Бога. Разница — лишь в нравственной направленности.

Между прочим, эта фраза станет девизом тайного общества Креста и Розы, заповедью розенкрейцеровской этики.

Прислушайтесь к ночным алхимическим речениям! Приглядитесь к герметической тайнописи! Раймонд Луллий учит: если взять F и заключить его в С, то можно получить Н. Оказывается, буквы в тайной формуле Раймонда обозначают соответственно металл, кислоту и огонь первой степени, вкупе свернутые в буквенную формулу FCH (ВСС, 1, с. 780–789). Широко применяется криптография (герметическая азбука, цифровое письмо, приписки лишних букв или пропуск обязательных, искажение слов); письмо посредством анаграмм.

Иное дело — в официальном средневековье. «Чудо» обретшей бога души — стигматы Франциска из Ассизи. Таинственная «потусторонняя» взаимная переписка Роджера Бэкона с давно умершим Авиценной. «Телепатическое» прозрение Альберта

Великого, учителя Фомы Аквинского, почувствовавшего сквозь даль расстояний то, что именно в сию минуту, где-то там далеко, почил любимый ученик: «Фома умер! — вскричал за дневной трапезой сейсмически чуткий Альберт. — Душа Фомы воспарила…».

А птичка верит, как в зарок,

В свои рулады.

И не пускает на порог Кого не надо, —

словно про замкнутых адептов написал две последние строки Борис Пастернак (1965, с. 481). «Кого не надо…» И все-таки кто надо, тот оказывался и на пороге, и за порогом — в стенах алхимического дома.

Правда, свободная игра без правил — это начальная пора алхимического искусства. Дальше, по пути исторического следования, веселая беспорядочность станет скучным порядком, неукоснительным и безусловным, но по-прежнему описывающим все мироздание как космологическую (макроскопическую) и личностно-нндивидуальную (микроскопическую) проблему: материя камня имеет три угла, три начала в своей субстанции; четыре угла, четыре элемента в своей добродетели; два угла, устойчивость и летучесть, в своей материи; один угол, всемирную материю, в своем корне. Сложение этих нерушимых чисел: 1+2+3+4 дает 10 — кабалистическое число алхимической материи; число, совпадающее с числом небесных сфер, среди которых десятая — эмпирей (ВСС, 1, с. 683–686).

Быть явлением паракультуры еще не означает быть вне культуры. Паракультура— изнанка магистральной культуры, лишь вместе составляющие целостную в своей амбивалентности культуру эпохи.

Жизнь в культуре как «вненаходимость» в ней (сравните ситуацию «пребывания» Менипповой традиции в раблезианском смехе у Бахтина).

«Краеугольный философский камень преткновения у Христа за пазухой…» Предельное смешение речевых пластов. Окончательная словесная нелепица. Застольная шутка об алхимии. И все же… точно угадываемый момент истины. Тайная алхимическая периферия, пограничный столбик, о который споткнулось христианское средневековье.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 142.

Там же.

Там же. С. 143.

Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 616–620.

Там же. С. 618.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46, ч. I. С. 487.

Там же. С. 488.

Там же. С. 490.

Может быть, здесь толкуют о способах очистки золота сурьмою, а серебра свинцом. Но здесь важно не что толкуют, а как толкуют.

Последующие замечания лишь обозначают проблему, не претендуя на всестороннюю ее разработку. Это тема самостоятельного исследования.

Уникальный характер каждого жизнеописания, хотя бы по причине уникальности его предмета, очевиден. Между тем тот, чья жизнь описывается, — человек своего времени, своей культуры, сросшийся с ней, неотделимый от нее. Но именно события интеллектуальной жизни культуры, в которой живет творец, по большей части остаются оторванными от собственно жизнеописания; предстают в виде неорганичного довеска, мало что значащего фона, инородным образом лишь соприкасаясь с реальной биографией самой личности. Фермент типического, инвариантного — словом, всего того, что определяет культуру эпохи, — бесследно покидает такие индивидуализированные построения. Но вместе с типическим исчезает и… личностно-неповторимое, обращаясь в беллетризованный антиквариат. Историческому воссозданию творческой личности, принадлежащей данной культуре, должна предшествовать в некотором смысле априорная реконструкция идеализированной модели творческой личности этой культуры. Созданная концеп-