Турсун Султанов - Чингиз-хан и Чингизиды. Судьба и власть

Чингиз-хан еще при жизни выбрал своего наследника. Насколько можно судить по источникам, он по меньшей мере дважды обсуждал это важное в политической жизни государства дело. Согласно рассказу анонимного автора «Сокровенного сказания», вопрос о наследнике престола первой поставила ханша Есуй (Есукат-хатун) перед походом Чингиз-хана на запад, т. е. летом 1219 г. В присутствии главных жен и сыновей, младших братьев и видных военачальников Есуй обратилась к государю: «Каган! Кто рождался, тот не был вечным среди живых. Когда же и ты станешь падать, как увядающее дерево, кому доверишь народ свой, уподобившийся развеваемой конопле? Чье имя назовешь ты из четырех твоих витязями родившихся сыновей? Просим мы о вразумлении твоем для всех нас: и сыновей твоих и младших братьев, да и нас недостойных».

Чингиз-хан одобрил слова Есуй и сказал: «А я-то забылся: будто бы мне не последовать вскоре за праотцами. А я-то заспался: будто бы никогда не похитит меня смерть! Итак, старший мой сын Чжочи, что скажешь ты? Отвечай!» ( Сокровенное сказание , с. 97, 103).

И тут произошла пренеприятная семейная сцена, заставившая Чингиз-хана мыслями вернуться в далекое прошлое, в дни молодости, к обстоятельствам рождения своего первенца, Джучи.

В те бурные годы XII в. Монгольские степи были объяты жестокой междоусобной войной. Воины враждебного племени меркит совершили внезапный налет на Бурхан, предали разграблению жилище Темучина и увели в полон его молодую жену Борте, которая как будто была беременной. Впоследствии, когда ее освободили из плена, она родила сына, которого назвали Джучи и который был признан старшим сыном Темучина. Тем не менее, однако, толки о происхождении Джучи не прекращались; по этой причине между ним и его младшими братьями часто случались препирательства, ссоры и несогласие ( Сокровенное сказание , с. 97, 103; Рашид ад-Дин. Т. 1. Кн. 2. С. 68–69; Т. 2. С. 64–65).

Теперь, когда речь шла о таком серьезном и трудном деле, как дело престола и царства, и Чингиз-хан предоставил первое слово Джучи, Чагатай, второй его сын, заявил: «Отец! Ты повелеваешь первому говорить Чжочию. Уж не хочешь ли ты этим сказать, что нарекаешь Чжочия? Как можем мы повиноваться этому наследнику меркитского плена?». При этих словах Чжочи вскочил и, вцепившись в воротник Чагатаю, воскликнул: «Родитель государь пока еще не нарек тебя. Что же ты судишь меня? Какими заслугами ты отличаешься? Разве только лишь свирепостью ты превосходишь всех. Даю на отсечение свой большой палец, если только ты победишь меня даже в пустой стрельбе вверх. И не встать мне с места, если только ты повалишь меня, победив в борьбе. Но будет на то воля родителя и государя».

Джучи с Чагатаем ухватились за вороты, изготовясь к борьбе. Тут сподвижники Чингиз-хана, Боорчи-нойон и Мухали, насилу растащили разгорячившихся братьев. Чингиз-хан молчал. Тогда заговорил Коко-Цос. Объявив Чагатаю, что нехорошо оскорблять подозрениями свою мать, он произнес страстную речь в защиту Борте-хатун и закончил ее так: «Священная государыня наша светла душой — словно солнце, широка мыслию — словно озеро».

Затем обратился к сыновьям Чингиз-хан. «Как смеете вы, — гневно воскликнул он, — подобным образом отзываться о Чжочи! Не Чжочи ли старший из моих царевичей? Впредь не смейте произносить подобных слов!».

Чагатай признал свою неправоту, а после оба старших сына высказались за то, чтобы объявить наследником престола Угедея, и дали присутствующим твердое слово, что они оба, Джучи и Чагатай, будут парой служить младшему брату. Тогда Чингиз-хан обратился к Угедею, третьему своему сыну: «А ты, Огодай, что скажешь? Говори-ка». Угедей отвечал, что он «постарается осилить» трудное искусство править государством, а вот за своих потомков не ручается.

И наконец, слово было предоставлено Тулую. «А я, — заявил самый младший из „четырех кулуков“, — я пребуду возле того из старших братьев, которого наречет царь-батюшка. Я буду напоминать ему то, что он позабыл, буду будить его, если он заспится. Буду эхом его, буду плетью для его рыжего коня. Повиновением не замедлю, порядка не нарушу. В дальних ли походах, в коротких ли стычках, а послужу!».

Чингиз-хан одобрил слова Тулуя. Затем, обращаясь ко всем присутствующим на высоком собрании, он так закончил дискуссию о наследнике престола: «Мое наследие я поручаю одному» из своих сыновей; и назвал имя Угедея ( Сокровенное сказание , с. 182–186).

Итак, на совете 1219 г., перед началом похода против хорезмшаха, было названо имя наследника престола и царства. Но то было еще не окончательное решение. Насколько можно судить по материалам мусульманских источников, впоследствии в уединении Чингиз-хан не однажды возвращался мыслями к вопросу о своем преемнике. Джучи, старший сын, был «горяч, чрезвычайно храбр, отважен, мужественен и воинственен» ( Джузджани. Т. 2. С. 1096; История дома Чингисова , с. 143); но он находился во враждебных отношениях со своими братьями и не мог обеспечить единство потомков Чингиз-хана. Чагатай, второй сын, был «умен и способен», но «крут и скрытен характером», никогда не допускал на своем лице улыбки и внушал подчиненным только ужас ( Сокровенное сказание , с. 176; История дома Чингисова , с. 143; Джузджани. Т. 2. С. 1104; Джувайни , изд., Т. 1. С. 226–232; Рашид ад-Дин. Т. 2. С. 93–94).