Родерик Грэм - Мария Стюарт

Мария теперь осторожно вступила на поле шотландской, а также английской и французской политики. Мария осознала, что падение Хантли было на руку Морею, чья власть усилилась. Она стала постепенно отстранять его от участия в заседаниях совета, используя как главного советника Летингтона и назначив Мортона канцлером. Затем в конце декабря 1562 года она дала Летингтону поручение предложить Елизавете ее услуги посредника между Гизами и Конде («Чтобы помочь завершить дело полюбовно, заключив его на разумных и почетных для обеих сторон условиях… я готова стать посредницей»), а также проследить, чтобы ее претензии на английский престол были рассмотрены английским парламентом. Почему Мария, католичка из семейства Гизов, вообще решила, что ее кандидатура окажется приемлемой для Конде или Екатерины Медичи, понять невозможно. Что же до второго поручения, то и она, и Летингтон должны были бы знать, что Сесил пытался провести через парламент билль о лишении ее прав престолонаследия. Позднее, в январе 1563 года, она написала три письма. Первое, от 29 января, было адресовано коннетаблю Монморанси, которого в декабре в сражении при Дрё захватил в плен Конде. В письме она выражала сочувствие пленнику. Второе письмо было адресовано дяде, кардиналу Лотарингскому, собиравшемуся нанести визит папе Пию IV. Мария просила дядю уверить его святейшество в том, что она скорее умрет, чем сменит веру и окажет покровительство ереси, и что она полна решимости вернуть в Шотландию католичество и подчиниться всем решениям Тридентского собора. Третье письмо было отослано самому Пию IV; в нем было повторено то же самое, о чем она уже написала дяде. Два последних письма были написаны на итальянском языке, которым Мария владела не совсем свободно, хотя учила его с детства. Письма, должно быть, отредактировал Давид Риццио, ставший теперь не только певцом Королевской капеллы, но и секретарем Марии; вскоре ему предстояло заменить ее личного секретаря Роле. Однако на всем протяжении своего пребывания в Шотландии Мария предприняла лишь символические попытки изменить положение католиков, хотя покровительствовала им и прилагала усилия, чтобы предотвращать казни. Ее письма Пию содержали пустые обещания. Совершенно очевиден конфликт политических и религиозных интересов, а саму идею, что Мария займется внешней или хотя бы внутренней политикой, стоит считать абсурдной.

Выдвижение Риццио и многочисленные французские придворные из личной свиты Марии указывали, что ее сердце не вполне лежало к Шотландии. Вся ее семья была во Франции, и она думала по-французски, а не на нижнешотландском. Она также благоволила придворным манерам французов с их цветистыми комплиментами и ничего не значащим флиртом, а ее шотландский совет находил такие привычки своей правительницы слишком экстравагантными. Мария же тосковала по искусственной элегантности Шенонсо.

Воспоминание о тех днях явилось ей в лице Пьера де Бокоселя, сеньора де Шателяра. В 1562 году он, будучи пажом Дамвилля, сопровождал ее во время возвращения из Франции, но уехал обратно во Францию. Он вновь присоединился к ее двору, когда путешествовал в Абердин. Шателяру было двадцать два года; он приходился внуком скончавшемуся в 1524 году легендарному рыцарю времен Людовика XII и Франциска I шевалье де Байару [55] Пьер Террайль, сеньор де Байар (1473–1524) — французский военачальник, участвовавший в Итальянских войнах. Прославившегося благородством и доблестью Байара именовали «рыцарем без страха и упрека», а его имя стало символом рыцарского поведения. . Шателяр утверждал, что из любви к Марии оставил во Франции жену. Доставив ей письмо от Дамвилля, он также преподнес ей подарок, описанный позднее хронистом как «книга собственного сочинения, написанная стихами, не знаю о чем». Шателяр был незначительным последователем поэтов Плеяды, и к Марии вернулись воспоминания о ее обожаемом Ронсаре.

Этого было достаточно, чтобы заставить Марию совершить множество опрометчивых поступков. Она взяла Шателяра под свое крыло, подарила ему гнедую лошадь, которая в свое время была ей преподнесена лордом Робертом Стюартом, и, к ужасу Нокса, постоянно избирала его партнером по танцам. Мария, возможно, хотела лишь научиться наимоднейшим французским танцам, однако придворные сплетники сообщали, что однажды она поцеловала Шателяра. Шотландской знати казалось, что любой иностранный попугай скорее обретет ее благосклонность, чем увенчаются успехом их усилия отвлечь Марию от вышивания во время не столь уж частых появлений на заседаниях Тайного совета.