Михаил Пархомов - Мы расстреляны в сорок втором

Тоня видит, что я насупился, и смеется. Ленька еще не успел скрыться за деревьями и может нас видеть, но она прижимается ко мне. И прежде чем я успеваю сообразить, что произошло, она отталкивает меня, шепчет: "А целоваться ты не умеешь..." - и бежит к дому. Оттуда доносится ее озорной голос:

- Спокойной ночи, морячок!

У шлагбаума, в том месте, где шоссейную дорогу пересекает железнодорожное полотно, стоит, отфыркиваясь и изрыгая пламя, черный лоснящийся паровоз. На него по лесенке взбирается с фонарем в руке такой же черный человек, и паровоз трогается. Когда он отъезжает, я вижу Леньку Балюка. Он стоит на шоссе, ждет. Меня это нисколько не удивляет. По правде говоря, на его месте я поступил бы точно так же.

- Поговорим, что ли?- спрашивает Ленька.

- Можно.

Он подходит вплотную, и я невольно отшатываюсь, чтобы отразить удар. Руки сами собой сжимаются в кулаки. Но Ленька хрипло смеется.

- Не бойся, дядя шутит,- говорит он.- Отложим до следующего раза. Ты курящий?

- А что?

- Спички потерял,- он хлопает по карманам.

Потом, помедлив, вынимает пачку двухрублевых папирос "Труд" и предлагает: - Потрудимся?

- Не возражаю.

Мы закуриваем и идем рядом. Я все еще поглядываю на Леньку с опаской. Жду подвоха. Что он задумал? Почему молчит?

Наконец Ленька сбивает мизинцем пепел с папиросы и говорит:

- Твое счастье, что ты матрос. Я думал - ты пижон... Они за Тоней стаями бегают, как шакалы.

- В самом деле?

- А ты что думал? Ей это нравится, она перед ними хвостом крутит,- он скрипнул зубами.- Подлец буду, если вру.

- Не может быть...- говорю я в замешательстве.

- Так ты в нее тоже втюрился? - Ленька хохочет. Он явно гордится Тоней. Спрашивает: - Правда, мировая девка?

С этим я соглашаюсь.

- Тебя как звать?- спрашивает Ленька.- Пономарев, говоришь? Ну, Пономарь, твое дело - труба. Ходить тебе в дураках, только не обижайся. Знаю, если говорю. Пропащие мы с тобою люди.

Последние слова он произносит с какой-то горькой радостью, почти исступленно. Ведь мы с ним товарищи по несчастью, а ему надо облегчить душу. Он долго рассказывает мне о Тоне, с которой учился в школе. Он не может скрыть своего восхищения и говорит, что она - "свой парень". Я понимаю, что для него это высшая похвала.

Расстаемся мы почти друзьями.

И еще одна встреча с Ленькой. На этот раз уже днем, на станции Освода.

Воскресенье. Припекает. По набережной гуляет уймища народу. Тут и взрослые и дети. Светлый простор заречья открывается взору: песчаные отмели и стрелки Труханова острова, изменчивый блеск Венецианского залива и дальше, на горизонте,- синева Броварских лесов. Тоня стоит между мной и Валентиной (снова приперлась эта кукла!) и с завистью смотрит на пляж. Сегодня много купальщиков.

- Зайдем за Ленькой,- говорит Тоня.- Он нас перевезет на ту сторону.

Мы подходим к спасалке. Но нас опережает карета скорой помощи. Расталкивая зевак, пробегают санитары с носилками. Утонул какой-то парень, студент.

Мы ждем, пока не отъедет карета. Расходятся зеваки, и на балконе остается один дежурный. Нам нужен Балюк? Он сейчас у начальника. Скоро выйдет.

Я заглядываю в полуоткрытую дверь. Кабинет начальника спасалки напоминает гостиную врача. Стулья и диваны в белых холщовых чехлах. На столах лежат журналы. Но сидят на диванах и на стульях угрюмые загорелые парни в узких трусиках-плавках и выцветших купальных шапочках. Слышен хриплый голос Леньки Балюка.

- Конечно, мы проворонили. Погубили человека...- глухо, прерывисто говорит Ленька.- Я три раза нырял, а его под корягу занесло. Обидно, возле дежурной лодки утонул человек. А почему? Посадили на лодку раззяву. Загорал пузом вверх, ничего не видел. А ты ищи... Вот он сидит в углу. Теперь небось молчит...

Разговор не из вежливых. Никто не стесняется в выражениях. Я слушаю и чувствую, что с сегодняшнего дня Ленька будет моим лучшим другом.

Как Харитонов, с которым я служу на "Кремле". Леньке ничего не стоит оставить от какого-нибудь пижона "мокрое место". Но он сокрушается из-за того, что не спас незнакомого парня. Значит, Ленька настоящий человек.

Из кабинета он выходит лишь минут через двадцать. Теперь я могу его рассмотреть. Покатые плечи, скуластое лицо. Грудь покрыта татуировкой, брови выгорели на солнце.

- Ты сегодня дежуришь? - спрашивает Тоня.

- Нет, я выходной,- он жадно курит, затягиваясь с такой силой, что западают щеки.- Зашел мимоходом к ребятам, а тут - случай...

Он быстро одевается. Натягивает футболку и парусиновые брюки. Хочет сунуть босые ноги в туфли, но, передумав, закатывает брюки и босиком спускается к воде. Он ждет, пока мы рассядемся на банках, и только тогда отталкивает шлюпку. Затем выводит ее на быстрину, табаня правым веслом.