Михаил Пархомов - Мы расстреляны в сорок втором

Объехав весь город, мы возвращаемся на корабль. Я докладываю Семину обстановку. Большинство жителей эвакуировалось еще недели две тому назад. Другие разбрелись по селам. В городке остались только старики и больные. Этим куда ехать? Помирать, так на своей постели. А в общем даже удивительно - в городке тишина; порядок.

Семин крупно шагает по кают-компании. То и дело останавливается. Он уверен, что это какая-то ловушка. Почему немцы не занимают Чернобыль? Отчего до сих пор не разрушен мост? А ведь немцы могли это сделать еще до нашего прихода!

Все выясняется на следующий день. Семин был прав: нас заманили в ловушку. Получена радиограмма, что ниже Чернобыля немцы заняли Окуневский мост. Таким образом, не только "Кремль", но и те корабли, которые вот-вот должны подойти со стороны Пинска, отрезаны от своей базы.

- Ничего не поделаешь, будем пробиваться с боем,- говорит Семин.

В последнее время он страдает бессонницей - болит, не унимаясь, рука. Он стал раздражителен и не часто поднимается на мостик. Но сейчас он надвигает фуражку на глаза и просит, чтобы я помог ему надеть реглан. При этом морщится: "Проклятая рука..."

Медлить нельзя. Мы уходим из Чернобыля ночью, с потушенными огнями. Запрещено даже курить. Следом идут другие корабли. Только бы проскочить, только бы проскочить...

Семин всецело полагается на Сероштана. Недаром боцман родом из Радуля. Кому знать эти места, как не ему? Он нащупывает фарватер по каким-то ему одному известным приметам. Для него все имеет значение: очертания берегов, игра воды, ветер... Не рассчитаешь, не отвернешь вовремя - и врежешься ненароком в кручу либо сядешь на мель.

До Окуневского моста остается не больше километра. Потом шестьсот метров, четыреста, двести...

"Неужто проскочим с ходу^"

Не тут-то было! Нас ослепляет неистовое пламя. Взрывная волна валит с ног. Ночь превращается в крошево. Ее рвет шрапнель, дырявят пулеметы.

- Носовые к бою! - кричит Семин.- Фугасными... По левой ферме...

Левая ферма Окуневского моста деревянная. Только она одна. Ее надо зажечь. Надо заставить замолчать немецкие пулеметы. Надо...

После четвертого выстрела дерево сухо вспыхивает. Становится светлее, чем днем. Нестерпимый жар опаляет наши лица. Но тут "Кремль" поворачивается почти лагом. Этого еще недоставало! Сероштан отталкивает рулевого и выхватывает у него штурвал. А еще через минуту судоходный пролет Окуневского моста остается позади.

Но прежде чем я успеваю подумать об этом я вздохнуть с облегчением, палуба уходит из-под ног. Сильный толчок сотрясает корпус корабля. Это снаряд прошел через спардек. Он разорвался где-то внутри, в машине. Поэтому все вокруг обволакивает горячим, слепящим паром.

Где командир? Где Сероштан?

"Кремль" медленно оседает, кренится на левый борт.

Механика вытаскивают через иллюминатор. Харитонов, который был на вахте, шатаясь поднимается по трапу. Его обожженный напарник ошалело таращит глаза.

- Вынуть замки! - приказывает Семин.- Снять пулеметы!

Командир жив. Я слышу его властный голос.

И боцман жив, хотя и контужен слегка. Но "Кремль" уже не спасти. Кончено, он отвоевался.

По приказу Семина все сходят на берег. Все, кроме меня, Леньки Балюка и Харитонова. Мы спускаемся в кочегарку, закладываем толовые шашки в котел, а потом садимся в шлюпку и налегаем на весла. Когда шлюпка подходит к берегу, позади нас раздается взрыв, и "Кремль", переломившись надвое, уходит под воду.

ГЛАВА ШЕСТАЯ В кольце

Когда над "Кремлем" сомкнулась маслянистая вода, каждый из нас по-своему испытал чувство щемящей боли и невозвратимой утраты.

Утрата и горечь. Другими словами не передать нашей тоски. Только что у тебя было привычное дело, был кров, и вдруг, неожиданно, ты потерял все. Зато река довольна: она облизывается шершавыми языками длинных волн.

По левую руку от нас лежит село Межигорье. Справа вдали виден Киев.

- Ну, вот и все...- медленно говорит Семин.- Как люди?

- В наличии двадцать человек,- докладывает боцман.

- Сколько раненых?

- Четырнадцать.

- Так...- Семин с минуту молчит.- У раненых отобрать оружие.

Мы ничего не понимаем. Люди с неохотой протягивают боцману свои винтовки. Многие лежат на шинелях либо сидят на земле. Кто-то, словно ребенка, пытается убаюкать перебинтованную руку.

- Хорошо,- Семин кивает боцману, обводит нас немигающим взглядом.Слушай меня внимательно... Так вот, товарищи...

Его голос срывается. Семину не хватает воздуха. Запинаясь от волнения, он говорит, что наши войска оставили Киев.