Аркадий Жемчугов - Кому мы обязаны «Афганом»?

Так же, на мой взгляд, обстояло дело и с офицерами. Многие, особенно те, кто воевал уже несколько лет, относились к нам хорошо. Солдат это ценить умеет. Но было ведь и такое: разведет командир полка рядовых по плацу, вызовет всех офицеров с прапорщиками к себе на середину и там часами с ними разбирается — изучает внешний вид, дает указания. Не торопится — подумаешь, солдаты ждут… Потом подойдет к нам и тоже «лекцию» читает. А жара под пятьдесят градусов, солнце жжет, с утра уже все мокрые. Весь полк стоит навытяжку, и офицеры тоже, и что туг поделаешь…

Были и такие, кто больше о наградах думал. Ордена и медали в основном получали честно. Но вот запомнился такой случай. Весной прошлого года, перед самым моим увольнением, пришел в одну роту новый командир. Уже объявлено, что скоро всей дивизии из Афганистана уходить, но когда именно — никто сказать не может, сколько еще будет боевых действий, неясно. А тому ротному нужно еще в курс своих дел войти. Отличиться хочется, только в бою никак не побывает. В это время командование полка дает указание — наградить троих самых отличившихся. Награждать было кого и за что, некоторые из ребят по многу раз подрывались, в засады попадали. Но ротный одного солдата из списка вычеркнул и вписал свою фамилию. Случайно увидел у него на постели этот листок замполит роты, на глазах у солдат скомкал и прямо ротному в лицо: «Не хочу, — говорит, — быть с вами в одной роте».

Не думаю, что мы стали какими-то особенными, отличными от других. Война, конечно, многое как бы упрощает. Там чувствуешь себя более или менее спокойно, когда под руками автомат, а рядом товарищ, который в случае чего тебя прикроет. Но потом, когда возвращаешься, это чувство быстро исчезает. Здесь все сложнее… В Афганистане случалось всякое — и в засады мы попадали, и на минах подрывались. И много было такого, что, казалось бы, скорее надо забыть. Но вычеркнуть из памяти эти годы мне не хотелось бы. Я научился, мне кажется, лучше видеть людей, оценивать их поступки, начал действительно понимать, что такое дружба, справедливость, что такое доверие. И главное, убедился, как много зависит от человека. Никакая организация и дисциплина не помогут, если с ним что-то неладно. Например, я как сапер точно знаю: многие из наших солдат подрывались на минах лишь потому, что после боевых действий их сразу отправляли в наряды, забывали дать им как следует отдохнуть, восстановиться не только физически, но и морально.

Мы научились иначе смотреть и на саму войну. Мои, например, представления о ней менялись резко. Когда нас призывали на службу, ни из газет, пи из телепередач нельзя было толком понять, что делается в Афганистане. Думал, прилечу, дадут нам по автомату, и сразу в окопы — и так все два года. Оказалось, ничего подобного, шли мы туда, совершенно не зная, с чем столкнемся. Видимо, надеялись, что поможем афганцам скорее наладить иную жизнь, чем та, к которой они привыкли. Мы ждали этого почти десять лет и, мне кажется, так и не дождались. Я много где побывал, и везде, кроме Кабула, картина примерно одна и та же: глинобитные хижины и лавки-дуканы, вокруг них и идет вся местная жизнь. Там, где мы в эту жизнь не вмешивались, отношения с населением были неплохие — правда, это только рядом с нашими частями. А попросят нас афганские власти отбить у неприятеля кишлак — отобьем, но гражданское население почти целиком убегает в горы, прячется по подземным колодцам, уходит в «зеленку», в заросли. Туда мы по возможности старались не забираться — и опасно, и, как правило, бесполезно. Вроде бы наступает тишина. Мы уходим — народ в кишлак возвращается, все там начинает идти по-прежнему. Через некоторое время местные власти опять просят помощи, мы снова занимаем кишлак, а жители оттуда опять разбегаются. И так по многу раз. В итоге нет ощущения нашего поражения, по и победы тоже. Как пришли, так и ушли». [3] Журнал «Коммунист». № 6.1989. С. 86–88

С. Казакпаев, лейтенант, командовал ротой:

«За те два года, что я воевал в чужой стране, в 1983–1984-м, были убиты и скончались от ран, болезней 3789 наших ребят, из них 515 офицеров. Я был ничем не лучше их и мог бы разделить их участь. Повезло. Мне суждено было запомнить, запечатлеть в памяти навечно облик моей смерти — в бою, когда глаза ее смотрели на меня в упор, я даже видел, как душман убивает меня…

И по сей день каждая мелочь, каждое мгновение той ночи живет во мне, словно это было час назад.

Наш ротный командир, старший лейтенант Олег Бодров, месяц назад заболел брюшным тифом, и, казалось, сгинул в полевом госпитале, а я, исполняя его обязанности, командовал ротой.