Олег Смыслов - Богоборцы из НКВД

Ко всем этим выводам Сталин пришёл… постепенно, если проанализировать его работу над его 22 псевдонимами за 17 лет (1895–1912 гг.). И всем этим условиям отвечал псевдоним — Сталин.

Трудно сказать теперь, когда не осталось никого в живых из старой ленинской партии большевиков, как был тогда воспринят новый сталинский псевдоним. Можно предположить, что его всё же заметили, но относились спокойно: очень много тогда было псевдонимов. Но в 1935 г. Андри Барбюс, не скрывая восхищения, писал: «Это — железный человек. Фамилия даёт нам его образ: Сталин — сталь. Он несгибаем и гибок, как Сталин».

По-видимому, Барбюс ухватил главную мысль Сталина, которая руководила им при выборе нового псевдонима: на смену многосмысловому и целиком окрашенному мистическими восточными персидско-грузинскими мотивами Кобе, — псевдониму логичному для молодого, романтически настроенного революционера, владеющего знанием древней истории своей родины и думающего посвятить себя только ей и своему народу, — приходит в 1912 г. псевдоним руководителя революционным движением в огромной многоликой империи, задача которого состоит в том, чтобы выковать крепкую, стальную, железную партию, готовую к предстоящим боям».

Начиная с января 1913 года И. В. Джугашвили стал подписываться новым псевдонимом К. Сталин.

Революционерка Изабелла Георгиевна Морозова, вспоминая о подпольной работе в рабочем предместье Баку, где вёл революционную работу молодой Сталин, рассказывала: «Порой его поступки были действительно непонятны. Он отличался от своих товарищей прежде всего поведением: приходил на собрания неожиданно и так же неожиданно уходил, как правило, в разгар заседания, ночью. Во дворе дежурили люди, сопровождавшие профессионального революционера. Чувствовалось, что он больше доверяет своим друзьям, чем иным членам комитета. Объяснял просто: боится провокаторов, утечки информации». Такая осторожность смущала всех профессионалов. Когда на это обратили внимание, Сталин просто отшутился: «Бережёного Бог бережёт».

А однажды сказали с укором: «Если боишься, можешь не заниматься революционной работой».

Он отвечал: «Только глупый может быть неосторожным».

По мнению Волкошнова, в Гражданской войне Сталин стал более заметен.

«Он выполняет поручения Центрального Комитета партии, они сложны и ответственны». В Царицыне многие обратили внимание на его диктаторские замашки и «твёрдую руку». Многим не нравился стиль его работы. «Наиболее проницательные командиры не могли не почувствовать уже тоща, что у этого человека железная хватка, его трудно «столкнуть» на случайное решение, повлиять на его замысел», — пишет генерал. И вот ещё: «Как бы там ни было, личное участие Сталина в Гражданской войне отмечено не только исполнением им своих обязанностей комиссара двух наркоматов — по делам национальностей и государственного контроля. Оно заметно и в политическом, пропагандистском, и, собственно, в военном отношениях.

В ходе Гражданской войны Ленин часто использовал Сталина как чрезвычайного уполномоченного, направляемого для инспекции, проверки, выправления дела, получения подробной информации. (…)

Ленин, инструктируя, наставляя Сталина перед поездками на фронт, видел в нём не только члена ЦК, но и одного из представителей многонациональной страны, судьба которой в огромной степени зависела от союза России с другими советскими республиками. (…)

Роль политического руководителя в отдельных «главах» Гражданской войны Сталин исполнял неоднократно. Так, во время первой контрреволюционной попытки ликвидировать Советскую власть с помощью мятежа генерала Краснова Сталин по поручению Ленина вместе с Дзержинским, Орджоникидзе, Подвойским, Свердловым, Урицким принимал участие в организации обороны Петрограда, мобилизации сил для разгрома мятежников. По предложению Ленина Сталин выполнял конкретные задания по приведению в боевую готовность войск Петроградского гарнизона, строительству оборонительных рубежей, строительству отрядов Красной гвардии на заводах и фабриках.

Уже здесь многие имели возможность убедиться в напористости и непреклонности Сталина, диктовавшего распоряжения голосом, не терпящим возражений. Но одновременно наблюдательные партийцы замечали не только его напористость, но и мстительность, злопамятность».

При этом «перед войной, подбирая библиотеку для дачи, Сталин приписал для сведения исполнителей: «Прошу, чтобы не было никакой атеистической макулатуры!» — пишет С. Фомин. — Совершенно достоверно известно, например, что Сталин временами любил цитировать Библию. Бывало даже перед ближайшим окружением (разумеется, теми, кто мог это хоть в какой-то мере оценить) «гордился», что Грузия приняла Православие много раньше, чем Россия. Молотов вспоминал: «Мы все трое были певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно. Сталин — в Тбилиси, Ворошилов — в Луганске, я — в своём Нолинске. […] Сталин неплохо пел. […] Ворошилов пел. У него хороший слух. Вот мы трое пели. «Да исправится молитва твоя…» — и так далее. Очень хорошая музыка, пение церковное». И далее: «…Церковные песни мы иногда пели. После обеда. Бывало, и белогвардейские пели. У Сталина был приятный голос…»