Клара Маштакова - Легенды и были Кремля. Записки

Величественная осанка, повелительные интонации в голосе подчиняли людей, ее боялись.

Елизавета Алексеевна ко всем обращалась на «ты» и говорила всегда то, что думала. Судя по ее портретам и воспоминаниям современников, Арсеньева была красива, среднего роста, хорошо сложена, а главное, что ее делало совершенно неотразимой, — черные огненные глаза, придававшие ее взгляду какую-то загадочность. Ее взгляд унаследовал внук.

Вышла замуж Елизавета Алексеевна по страстной любви. Отец не был в восторге от брака: и чином жених не вышел, и не богат, не знатен, да и моложе невесты на восемь лет.

Молодые первые годы жили мирно и благополучно. Всю хозяйственную деятельность Елизавета Алексеевна забрала в свои руки.

Она сразу перестроила старый барский дом, разбила прекрасный парк, посадила сады фруктовые. Верхний и Средний пруды заполнили водой. Все это придало усадьбе живописный вид: по весне вокруг буйно цвела сирень, а жемчужная россыпь ландышей покрывала лощины, холмы, перелески и барскую усадьбу. Михайла Васильевич ни во что не вмешивался, но чувствовал себя не очень уютно с властной супругой.

Он днями пропадал на охоте, то объезжал огромное поместье, то зачем-то ездил в город. Не сблизило их даже рождение дочери, хотя каждый по-своему любил ее очень.

И появилась у несчастного Михаилы Васильевича любовь на стороне. Как тогда говорили, «предметом» любви стала соседка-помещица А.М. Мансырева, замужняя, многодетная мать. О тайных свиданиях супруга Елизавета Алексеевна не догадывалась.

К вечеру, когда все приготовления к празднику были закончены и Михайло Васильевич ушел в театр (он изъявил желание заниматься спектаклем, где исполнял роль могильщика), Елизавета Алексеевна прошла к себе навести последние штрихи туалета.

Парикмахер давно ждал госпожу и тотчас начал укладывать ее прекрасные волосы на французский манер, но непослушные завитки падали на лоб.

Он все пытался вплести в прическу живые цветы, но Елизавета Алексеевна, посмотрев на свое отражение в зеркале, переколола цветы к высокому кушаку платья.

Платье было восхитительным, выписано из Парижа. Две модистки-горничные подкалывали еще какие-то складочки и кружева, но Елизавета Алексеевна, устав от этого обряда, отослала всех прочь.

В эти-то минуты к ней без доклада вбежал «верный» человек и с порога закричал: «Барыня, «пассия» вашего супруга госпожа Мансырева уже в дороге, едут в Тарханы!» На какое-то мгновение Елизавета Алексеевна замерла, даже встала. Затем она снова села за столик, взяла перо и бумагу и крупно и размашисто написала: «Если изволите приехать на вечер, прикажу выпороть на конюшне, как простую девку!» Слуга, тотчас оседлав лошадь, поскакал навстречу незваной гостье. Через некоторое время карета Мансыревой развернулась и исчезла в сплошной мгле.

Елизавета Алексеевна еще какое-то время сидела в кресле, не в состоянии двинуться с места. Она любила мужа страстно, верила ему безоглядно, тем страшнее был удар.

Люди знали о любовной связи барина, а она нет!

В один миг рухнуло благополучие семьи, грянула страшная беда, изменившая всю жизнь семьи Арсеньевых!

Тем временем прозвучал звонок, и все гости прошествовали в театр.

Спектакль «Гамлет» начался…

Как только Михайло Васильевич вышел на сцену, он увидел лицо супруги, сидевшей вместе с дочерью в первом ряду.

Она была ослепительно красива, но ее лицо, казалось, было выточено из белого мрамора, только гневно горели глаза!

Как молния пронзила Михайло Васильевича: «Все знает, никогда не простит, никогда!..»

Спектакль был в разгаре, овациями награждали всех участников.

После окончания спектакля у Елизаветы Алексеевны хватило сил пригласить всех гостей к столу. Гости, войдя в зал, были приятно удивлены: на столе розовел молочный поросенок с ошейничком из лавровых листьев, серебрилась заливная стерлядь в глубоком блюде, а вкрапленные перышки зеленого лука выглядели как осока, сочная жареная индейка красовалась под веточками моченой брусники, рядом белорыбица с зелеными глазками крохотного огурчика, но особенно хорош был гусь, начиненный трюфелями, с головкой и короной из обливного сахара.

Вина были рейнские, коньяки и ликеры французские, а наливки домашние. На отдельном столике в большой корзине аппетитно пахли пироги: с вязигой, с грибами, с капустой, с зайчатиной, с мясом…

Пиршество началось. Хохот, пение, ряженые, музыка. Но хозяйке было не до веселья.