Петр Толочко - Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Стилистически летопись после 1218 г. не претерпевает кардинальных изменений, но становится менее сухой и протокольной. Летописец разрешает себе своеобразные лирические отступления, оживляет рассказ прямой речью действующих лиц. Глеба Рязанского, коварно убившего шестерых князей-соперников, он сравнивает с Каином, убившим брата Авеля, а также со Святополком Окаянным, на совести которого смерть братьев Бориса и Глеба. Столкновение жителей торговой стороны с неревлянами летописец объясняет происками дьявола, а наступившее затем примирение — Божьим промыслом. «Нъ Богомъ дияволъ попранъ бысть и святою Софиею, крестъ възвеличянъ бысть». [531] Там же. С. 59.

Рассказывая под 1235 г. о междуусобице южнорусских князей Владимира Рюриковича и Данила Романовича, с одной стороны, и Михаила Всеволодича — с другой, летописец также объясняет ее дьявольскими кознями. «Не хотя исперва оканьныи, всепагубныи дьяволъ роду человѣческому добра, въздвиже крамолу межи русьскыми князи, да быша человѣци не жили мирно: о томь бо ся злыи радуеть кровопролитию крестьяньску». [532] НПЛ. С. 73.

Аналогичные благочестивые морализаторства характеризуют рассказы о нашествии на русские земли монголо-татарских завоевателей. Они названы безбожными, погаными и беззаконными измаильтянами, которые пришли на русские земли как Божье наказание за грехи. «Да кто, братье и отци и дѣти, видѣвше Божие попущение се на всей Русьскои земли. Грѣхъ же ради нашихъ попусти Богъ поганыхъ на ны». [533] Там же. С. 76. Когда же татары, не дойдя 100 верст, повернули обратно, летописец воскликнул: «Новгородъ же заступи Богъ и святая великая и зборная апостольская церкьв Софья». [534] Там же.

Летописец был свидетелем ужасного монголо-татарского нашествия и описал ее по свежим следам. Это хорошо видно из следующего фрагмента статьи 1238 г. «И кто, братье, о семь не поплачется, кто ся нас осталъ живыхъ, како они нужную и горкую смерть подъяша. Да и мы то видѣвше, устрашилися быхомъ и грѣховъ своихъ плакалися съ въздыханиемь день и нощь». [535] Там же. С. 75.

Из всех древнерусских летописей XII–XIII вв. новгородская наиболее сориентирована на описание внутренней истории города и земли. В ней нашли освещение события, связанные с поставлением (архиепископов, игуменов и попов, строительством и освящением храмов, возведением мостов через Волхов, избранием посадников и введением князей, природными катаклизмами и знамениями, неурожаями и волнениями. Летописные записи поданы с такой мерой детализации, наполнены таким количеством фактических данных, что представляют собой своеобразную энциклопедию истории Новгорода.

Меньше внимания новгородские летописцы уделяли событиям, которые происходили в других землях Руси, но полностью абстрагироваться от них не могли. Новгород жил в постоянном взаимодействии с Киевом, Владимиром на Клязьме, Смоленском, Черниговом и это не могло не отразиться на его летописании.

Известия о киевских и южнорусских событиях носят в новгородской летописи преимущественно хроникальный характер. Сказанное относится не только к таким свидетельствам, как прибытие в Киев греческих митрополитов или утверждение на киевском столе очередного великого князя, но и сообщений об их упокоении. Смерть Владимира Мономаха, которая вдохновила киевского летописца на торжественный панегирик, у новгородского не вызвала никаких эмоций. То же самое относится и к сообщению о смерти Мстислава Владимировича, что, учитывая его длительное княжение в Новгороде и особую любовь к нему новгородцев, выглядит не очень понятным.

Новгородская летопись содержит целый ряд оригинальных записей о событиях в Киеве, Переяславле, Чернигове, Галиче, которые значительно расширяют источниковую базу для освещения истории Южной Руси.

Так, в статье 1145 г. Новгородской первой летописи сообщается, что в походе великого киевского князя Всеволода Ольговича на Володимирка Володаревича принимал участие и новгородский полк под водительством воеводы Неревина. «Томъ же лѣтѣ ходиша вся Русска земля на Галиць,… ходиша же и из Новгорода помочье кыяномъ съ воеводою Неревиномъ, и воротишася съ любовью». [536] НПЛ. С. 27.

Новгородских летописцев волновали южнорусские события даже и тогда, когда они не пересекались с новгородскими. Один из них занес на страницы летописи сведения о взятии Киева Рюриком Ростиславичем в 1203 г., которых нет ни в Лаврентьевском, ни в Ипатьевском списке. Уровень детализации рассказа о взятии Киева и его драматизм указывают если не на киевское его происхождение, то, по меньшей мере, на то, что запись сделана со слов очевидца этого события. Летописец явно сострадает Киеву в постигшем его несчастье, при этом пытается основную тяжесть вины переложить на половцев. Ему не хочется верить, что над древней столицей Руси надругались русские же князья.