Аркадий Первенцев - Секретный фронт

- Вулкан тоже тихий до поры до времени, а как заклокочет да как тряхнет... - сказал Тертерьян.

Ткаченко возвращался домой с Забрудским, Остапчуком и Тертерьяном в приподнятом настроении: все прошло более или менее удачно. Съехавшиеся из района коммунисты и актив истребительных отрядов, присутствующий в зале клуба, благотворно повлияли на местное население. Сложилось впечатление, что всем было ясно: с бандеровщиной надо кончать, и кончать как можно скорее.

Ткаченко жил на втором этаже. Он видел свет в своей квартире, силуэт жены за тюлевой занавеской.

- Управились к десяти, - сказал Ткаченко, - оперативно управились хлопцы.

- Самое главное, без эксцессов. - Забрудский крепко встряхнул протянутую ему руку. - Веду собрание и думаю: не пробрался бы в зал бандеровец, еще пальнет по президиуму... Сердце покалывало.

- Брось ты прикидываться, - остановил его Остапчук. - Ты еще не знаешь, где у тебя сердце. На якой стороне? Дай спокой секретарю.

- Право, что-то не хочется расставаться, - сказал Забрудский. Прохлада пришла...

- От леса, - сказал Остапчук, - близко лес, потому и прохлада...

- В лесу не только прохлада, - возразил Забрудский, - не дюже радуйся лесу. Дай-ка папироску.

Взяв папиросу из пачки, протянутой Остапчуком, Забрудский помял ее, надломил гильзу по-своему, потянулся прикурить.

Летучая мышь низко пронеслась над головами и исчезла с противным писком.

- Да, напоминаю, - сказал Ткаченко, - завтра ты, Остапчук, по своей райисполкомовской линии обеспечь всякие там формальности при явке на амнистию...

- Формальности? - переспросил Остапчук басовито-рокочущим голосом.

- Побольше внимания, простоты в обращении. Сумеешь, Остапчук?

- Раз партия приказывает, как не суметь?!

- А тебе, товарищ Забрудский, задача такая - проследи за прессой. Пойдет передовая, я говорил с редактором: тоже побольше ясности, точности, дай примеры, как трудоустраиваются амнистированные, где будут жить и тому подобное.

- Ясно.

- Ну, пока. А то моя Анна Игнатьевна и домой не пустит...

Ткаченко дружески распрощался со своими товарищами и в том же приподнятом настроении легко взбежал на второй этаж, увидел поджидавшую его на лестничной клетке супругу.

- Не наговоритесь никак, - заговорила она. - Я подтопила ванну. Подбрось немного чурбачков. Чайник тоже закипел.

- Не торопись с заваркой, Анечка, - ласково сказал Ткаченко, разреши передохнуть, понежиться.

Он заранее предвкушал удовольствие. Душ, а потом чай...

Приятно снять сапоги, прокисшую от пота, пропыленную гимнастерку, облачиться в пижаму, ноги сунуть в разношенные тапочки...

Услышав звонок, Ткаченко крикнул жене, чтобы она взяла трубку телефона.

- Это не телефон, кто-то в дверь звонит.

- Узнай кто, вроде бы некому...

Анна Игнатьевна прошла к двери, спросила.

- Откройте! Важное дело, Анна Игнатьевна, - раздалось за дверью.

- Товарищи, ночь уже...

- Мы от генерала Дудника.

- Открой, Анечка! - крикнул Ткаченко. - От Дудника.

Остатки опасений Анны Игнатьевны развеялись, когда она увидела вежливо, с предупредительными улыбками раскланивавшихся с нею двух офицеров в форме МГБ.

- Вы извините, товарищи. Сами понимаете... - Она пропустила офицеров вперед. - Заходите. Павел Иванович сейчас выйдет... Правда, он собирался было принять ванну...

Анна Игнатьевна вошла в кабинет, зажгла верхний свет. Ей хотелось поговорить с незнакомыми людьми да и рассмотреть их получше.

Один из них, капитан, производил впечатление воспитанного, интеллигентного человека, с несколько бледным, тонким, породистым лицом и серыми глазами.

- Вы нас извините за столь поздний визит, Анна Игнатьевна. - Офицер подарил хозяйке улыбку, которую принято именовать ослепительной.

- Не стоит извиняться. Я жена бывшего военного, привыкла... Пройдите, пожалуйста, в кабинет. - Анна Игнатьевна мило смутилась, мочки ее ушей и щеки порозовели.

"Какой приятный, - подумала она, - сколько мы уже здесь, а Тертерьян ни разу не представил их".

Второй офицер, тоже капитан, пока еще не проронивший ни одного слова, был постарше, покрупней, или, как определила Анна Игнатьевна, помужиковатей. У него было широкое, скуластое лицо, запавшие в орбиты глаза и сильно развитые плечи.

"Какие недобрые глаза, какие темные, жесткие губы, - подумала Анна Игнатьевна. - Как разнятся эти два человека..."

Оставив их в кабинете, она вышла. Третий, сержант, высокий, плечистый, с непроницаемым лицом служаки, стоял в прихожей с автоматом на груди.