«Всё предельно просто. Но кроме следов погибшей в этих местах допотопной цивилизации, есть здесь что-то такое, что привлекает к себе пристальное внимание тёмных. По всей вероятности из каких-то тайных источников о «нечто» они знают. Но, похоже, не представляют, как до него добраться, вот и отслеживают любую подозрительную личность. Как бы она вперёд них не натолкнулась на запретное. Местных они не опасаются. Они люди суеверные и умеют держать язык за зубами. Присматривают в основном за приезжими», – сделал я для себя вывод.
И тут мне вспомнился феномен Тунгусского дива. Почему гигантский взрыв произошёл именно здесь, в Эвенкии, а не в другом месте? И опять воздействие того же небесного огня, который описан в местных преданиях.
«Что это? Совпадение? Скорее всего, нет. Наверняка невидимая закономерность. Но как всё это доказать? – задумался я. – Значит, после той допотопной грандиозной битвы сил тьмы и света кое-что всё-таки уцелело. И это надо было срочно скрыть. От кого? От нас – потомков ариев, или от всего человечества? Вопросы и ещё раз вопросы, а ответов пока нет. Вот бы их отыскать», – думал я, поглядывая на огонь.
В это время где-то совсем близко раздался вой волка.
«Твоя тропа свободна, двуногий брат. Людей близко нет».
– Ещё раз благодарю, – ответил я воем. – Доброй охоты!
«До чего же молодцы мои лесные друзья! А я хорош, о них совсем забыл, не наловил для угощения рыбы! Ничего, завтра наверстаю, – успокоил я себя. – Сейчас лето. Они должны быть сыты. Волки в это время года не голодают».
И мысленно я перенёсся к Чердынцеву.
«Кто, как ни он, посвящен в тайну Таймыра и этого бескрайнего, обступившего меня со всех сторон плоскогорья? Интересно, в какие тайны он посвятил Иосифа Виссарионовича? Сталин прожил в предгорьях плато Путорана целых четыре года. Срок немалый. Как вынес горячий, легковозбудимый горец необычный нрав своего наставника? Или хранитель гор был тогда помоложе и характер имел иной? Так или иначе, молодой Джугашвили от него не сбежал. Наоборот, Иосиф Виссарионович месяцами жил с ним в тайге. Конечно, не на охоте, тем более страстным охотником он никогда не был. Coco Джугашвили находился с тем человеком, который был ему интересен. Может, и мне надо будет набраться терпения, – сделал я для себя вывод. – Другого пути нет».
Я подкинул в костёр несколько сушин и, усевшись на валун, мысленно общаясь с огнём, задумался о предстоящем.
«Наверняка Чердынцев устроит мне экзамен. Куда бы я ни приезжал, и с кем бы ни встречался, без экзаменов не обходилось. Интересно, что он придумает. Может, уже придумал?»
И я невольно снова перенёсся на далёкий русский север в маленькую общину псевдостарообрядцев. Людей, которые сохранили нашу древнюю культуру, и что самое ценное, не мистическое, а философско-научное отношение к Мирозданию.
«Сколько узнал и сколько понял я в той своей поездке!»
Всю ночь после удивительного звучания древнерусских музыкальных инструментов и потрясшего меня до глубины души необыкновенного танца девушек я не сомкнул глаз. В огромной северной избе все спали. Но я лежал, уставившись в темноту, и никак не мог придти в себя. Передо мной одна за другой проносились картины моего инкарнационного прошлого. Те яркие воспоминания, которые мне пришлось пережить благодаря волшебной музыке. Тогда для меня открылся мир далёкого, неведомого и забытого. Реальности, о которой я никогда и не подозревал.
Утром, приведя себя в порядок, я заглянул в горницу. Добран Глебыч, сидя в кресле, читал какую-то книгу. Поздоровавшись и извинившись за вторжение, я буквально с порога задал ему мучающий меня вопрос:
– Мне хочется понять, – посмотрел я на старейшину, – что вы до сих пор в своей среде храните? Древние ведийские представления или более поздние языческие? Про то, что молитесь колесу, я узнал ещё в Архангельске…
Услышав про колесо, Добран Глебыч поморщился. Потом вздохнул и, посмотрев куда-то вдаль, медленно отложил свою книгу.
– Ты задал самый сложный и щекотливый вопрос, Юра. Обстоятельно на него одним словом не ответить. Во-первых, для себя ты должен уяснить, что религиозное чувство у человека не природное, а приобретённое. Хотя, – засмеялся старейшина, – находятся такие умники из ортодоксов-учёных, которые считают, что как раз оно и отличает человека от животного. По их мнению, религиозное чувство является шагом вперёд в эволюции. Мы считаем, что всё наоборот. Чем глубже человек подвержен религиозному экстазу и мистике, тем дегенеративнее его психика. Чего требует от человека любая религия? Слепой веры и повиновения. О знании законов Мироздания речь не идёт. Так?
Читать дальше