Михаил Кром - Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.

В 50–60-х гг. XIX в. стали появляться специальные работы по истории Литовской Руси и русско-литовским отношениям; правда, первые опыты оказались не очень высокого уровня. Так, вышедшее в 1857 г. «Обозрение истории Белоруссии» Ф. Турчиновича представляло собой компиляцию, составленную в основном по Карамзину и Нарбуту и не свободную от грубых ошибок (например, утверждалось, будто по миру 1494 г. России был уступлен Мстиславль! [16]). Исследование Г. Ф. Карпова о русско-литовских отношениях 1462–1508 гг., изданное в 1867 г. отдельной книгой [17], хотя и явилось первой монографией на эту тему, но ни богатством фактического материала (не только непревосходившим, но даже уступавшим «Истории» С. М. Соловьева), ни глубиной анализа не отличалось. Не изучив положения земель, из-за которых шла борьба в указанный период, опираясь главным образом на посольские дела, с привлечением разрядов и некоторых летописей, и объявив Литовскую метрику «незначительным дополнением» к посольским статейным спискам [18], автор ограничился, по существу, изложением дипломатической истории того времени, большей частью уже известной. Польские хроники, как и труды современных ему польских историков, Г. Ф. Карпов оставил без внимания. Очень скоро его книга потеряла всякое научное значение.

Восстание 1863–1864 гг. в Польше, Литве и Западной Белоруссии, подавленное царизмом, вызвало в обществе повышенный интерес к Западному краю Российской империи и его прошлому. Откликом на официальный «заказ» явился ряд изданных в 60–80-х гг. сочинений (М. О. Кояловича, П. Н. Батюшкова, П. Д. Брянцева и др.), в которых «доказывалось», что «западнорусский народ» (куда относились и белорусы и украинцы) веками подвергался полонизации, испытывал гнет католицизма, а воссоединение с Россией после разделов Польши в конце XVIII в. явилось для него освобождением, актом исторической справедливости и возрождением в первоначальной чистоте спасительного православия [19]. Главный идеолог этого направления, профессор Петербургской духовной академии М. О. Коялович, считал, что через всю историю Западной России проходит борьба двух начал — русского и польского; по его словам, уже Городельская уния 1413 г. завершила разделение между Литвой и Русью: «литвины-латиняне поставлены в положение господ. Русские православные — в положение рабов…» [20].

Сочинения, подобные «Лекциям» Кояловича, не содержавшие новых фактов, не были исследованиями в собственном смысле слова, но они повлияли и на научные труды. Убежденность в превосходстве православия перед другими религиями, неприязнь к «чужеродным началам» — польскому, немецкому (магдебургское право), еврейскому и т. д. — заметны в работах И. Д. Беляева, М. Ф. Владимирского-Буданова и других крупных ученых того времени. Сама действительность Российской империи, с ее политикой русификации, официального православия и т. п., никак не служила моделью равноправного сосуществования различных народов. Не потому ли российские историки второй половины XIX в. с таким подозрением относились к Великому княжеству Литовскому — полиэтничному и поликонфессиональному образованию, настойчиво искали там уже в XIV–XV вв. непримиримые конфликты, истоки неотвратимого упадка и гибели?

Примером может служить дискуссия о магдебургском праве в городах Литвы, начатая книгой М. Ф. Владимирского-Буданова. Немецкое право, по мнению исследователя, явилось «основной причиной упадка городов юго-западного края» [21]; оно пагубно повлияло на исконные «славянские порядки» и, в частности, разрушило связь города с землей, породив взамен былого «земского единства» сословную борьбу и оставив город беззащитным перед натиском враждебных ему внешних сил [22]. Иное мнение по этому вопросу высказал другой видный украинский историк, В. Б. Антонович: «общинное начало», с его точки зрения, было разрушено в этих городах не магдебургским правом, а развитием военно-служилого сословия, выращенного литовскими князьями; грамотами же на магдебургское право князья пытались предотвратить окончательный упадок западнорусских городов, но безуспешно: это право, «выработанное на чужой почве», не было принято городским населением, оказалось нежизнеспособным [23]. Ближе к действительности был вывод, к которому вслед за А. Ф. Кистяковским пришел Ф. В. Тарановский: магдебургское право в этих городах было реально действующим, но рядом с ним действовало и русское обычное право [24]. Однако эта точка зрения тогда не получила распространения.