Вадим Роговин: 1937

Такая смена социальных типов в ходе великой чистки 1936—1938 годов отмечалась даже антикоммунистическими авторами, имевшими возможность наблюдать последствия сталинской «кадровой революции». Так, бывший советский аппаратчик М. Восленский, перебежавший на Запад и ставший там специалистом по вопросам советской элиты, подчёркивал, что в процессе великой чистки «с неизбежностью отбрасывались и в жестокой борьбе погибали те, кто ещё верил в правоту марксизма и в построение коммунистического общества, а в правящем слое общества коммунисты по убеждению сменились коммунистами по названию». Аппаратчикам набора 1937 и последующих годов «вопрос о правоте марксизма… был вообще неинтересен, а уверенность в такой правоте они заменили марксистской фразеологией и цитатами. В действительности, несмотря на громогласное повторение, что коммунизм — светлое будущее всего человечества, вскарабкавшиеся на высокие посты ставленники Сталина меньше всего хотели бы создания общества, где не на словах, а на деле все работали бы по способностям и получали по потребностям» [25] Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991. С. 103, 105. .

В следующем поколении эта социальная среда закономерно выдвинула и выпестовала таких лиц, которые в подходящий момент превратились в открытых ренегатов коммунизма — Горбачёва, Ельцина, Яковлева, равно как и большинство президентов новых государств, образовавшихся на развалинах Советского Союза.

Политический смысл и политические результаты великой чистки уже в конце 30-х годов были адекватно оценены наиболее серьёзными западными аналитиками. В докладе английского Королевского института внешних сношений, опубликованном в марте 1939 года, говорилось: «Внутреннее развитие России направляется к образованию „буржуазии“ директоров и чиновников, которые обладают достаточными привилегиями, чтобы быть в высшей степени довольными статус кво… В различных чистках можно усмотреть приём, при помощи которого искореняются все те, которые желают изменить нынешнее положение дел. Такое истолкование придаёт вес тому взгляду, что революционный период в России закончился и что отныне правители будут стремиться лишь сохранить те выгоды, которые революция доставила им» [26] Цит. по кн.: Троцкий Л. Д. Портреты революционеров. М., 1991. С. 157—158. . Эти слова во многом объясняют причины живучести сталинистского и постсталинистского режимов на протяжении полувека после великой чистки, обескровившей страну, лишившей её гигантского интеллектуального потенциала, накопленного за долгие годы.

В свете всего сказанного легко определить истинную цену идеологических манипуляций нынешних «демократов», которые именуют большевиками и ленинцами всех, кто когда-либо занимал руководящие посты в правящей партии СССР,— вплоть до Брежнева, Черненко и Горбачёва. Индульгенция выдаётся лишь таким партократам, которые сожгли всё, чему поклонялись в прошлом, и стали поклоняться тому, что сжигали, т. е. зоологическому антикоммунизму.

В Советском Союзе тема большого террора вплоть до конца 80-х годов была запретной для сколько-нибудь объективных исследований. Отсутствие марксистских работ по этой проблематике, как и по проблеме сталинизма вообще, в конечном счете привело к реализации прогноза, высказанного И. Бехером в 50-х годах: неспособность дать марксистское объяснение этих острейших проблем новейшей истории породит попытки использовать разоблачение Сталина для того, чтобы «нанести удар новому общественному строю и даже ликвидировать его понемногу, по частям» [27] Литературная газета. 1988. 27 июля. . Так, собственно, и произошло в конце 80-х — начале 90-х годов, когда эти попытки увенчались полным успехом.

Пока в советской официальной науке указанные темы табуировались, они усиленно разрабатывались — на свой лад — западными советологами и российскими диссидентами. У любого из этих авторов несложно обнаружить множество фактических ошибок, неточностей, прямых передержек и искажений фактов. Это объясняется в основном двумя причинами. Первая — ограниченность исторических источников, которыми располагали эти авторы. Так, фундаментальное исследование Р. Конквеста «Большой террор» построено в основном на анализе советских газет и иных официальных публикаций, к которым добавлены ссылки на мемуарные свидетельства некоторых лиц, сумевших вырваться из СССР. Вторая причина состоит в том, что большинство советологов и диссидентов выполняло определённый социальный и политический заказ — использование величайшей исторической трагедии в целях доказательства её фатальной предопределённости «утопической» коммунистической идеей и революционной практикой большевизма. Это побуждало данных исследователей игнорировать те исторические источники, которые противоречат их концептуальным схемам и парадигмам. Никто из антикоммунистов, анализировавших московские процессы 1936—1938 годов, не взял на себя труда обратиться к «показаниям» главного обвиняемого на всех этих процессах, хотя и не находившегося в зале суда. Так, в книге А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» начисто отсутствуют ссылки на труды Троцкого. Эта работа, равно как и более объективные труды Р. Медведева, относится к жанру, именуемому на Западе «устной историей», т. е. к исследованиям, основанным почти исключительно на свидетельствах участников описываемых событий. При этом Солженицын, используя то обстоятельство, что воспоминания узников сталинских лагерей, переданные ему для ознакомления авторами, не были опубликованы, весьма вольно излагал и интерпретировал их содержание.