Вадим Роговин - 1937

Рассматривая различные варианты отпора Красной Армии совместному выступлению Германии и Польши, Тухачевский раскрывал выгоды и уязвимые стороны каждого варианта. При этом он указывал, что Советский Союз обладает превосходством над возможными агрессорами в авиации и коннице (последнее преимущество являлось, по его мнению, иллюзорным, так как конница будет нести очень тяжёлые потери от авиации противника). Наряду с этим, Тухачевский отмечал слабость артиллерийского, танкового и пулемётного резерва Главного командования Красной Армии и отсутствие у Красной Армии мотодивизий и крупных автомобильных соединений. Главную опасность он усматривал в том, что оперативный план генштаба построен так, как если бы ожидалась война с одной Польшей. Называя возможное количество дивизий, которые будут выставлены Германией и Польшей, вместе взятыми, он критиковал оперативный план за то, что в нём предполагается выставить значительно меньшее число дивизий, и указывал, сколько требуется дивизий для активного отпора агрессорам. Описывая условия, при которых Красная Армия «может потерпеть серьёзное поражение в первых операциях», Тухачевский вновь обращался к просчётам авторов оперативного плана, в котором действия Белорусского фронта не были обеспечены необходимыми силами и средствами. Вследствие этого, по его словам, «поражение не исключено даже без наличия какого бы то ни было вредительства». Для того, чтобы подчеркнуть уязвимые стороны оперативного плана, одобренного Политбюро, Тухачевский заявлял, что «вредительские мероприятия», разработанные «центром», сводились к решению «оставить в силе действующий план, который заведомо не был обеспечен необходимыми силами» [1032] Военно-исторический журнал. 1991. № 8. С. 48, 52; 1991. № 9. С. 56, 59, 62. .

Такой же приём Тухачевский использовал и при упоминании об учёте «заговорщиками» пораженческих директив Троцкого и «указаний генерала Рунштедта». Он фактически показывал, что в своей деятельности он пытался свести на нет последствия этих мнимых «директив» и «указаний». В этой связи он ссылался на то, что во время стратегической военной игры в апреле 1936 года он предложил Якиру «облегчить немцам работу путём диверсионно-вредительской сдачи Леплевского укреплённого района» (такая акция, согласно показаниям других обвиняемых, входила в планы «заговорщиков»), а Уборевичу (выступавшему от «немцев») — «иметь в своих железнодорожных частях диверсионные группы подрывников». Вслед за этим Тухачевский переходил к изложению того, что следует делать, чтобы свести к минимуму последствия возможного подрыва противником железнодорожных мостов [1033] Военно-исторический журнал. 1991. № 9. С. 58. .

Для усиления давления на обвиняемых Сталин приказал провести их очные ставки в присутствии членов Политбюро (скорее всего, всё тех же Молотова, Ворошилова и Кагановича). Эти очные ставки, по-видимому, были призваны убедить будущих подсудимых в бесполезности отвержения обвинений на суде. Как рассказал на допросе в 1938 году бывший начальник охраны НКВД Дагин, «об очных ставках заранее предупреждали всех следователей, которые не переставали „накачивать“ арестованных вплоть до самого момента очной ставки. Больше всех волновался всегда Ежов, он вызывал к себе следователей, выяснял, не сдадут ли арестованные на очной ставке, интересовался не существом самого дела, а только тем, чтобы следствие не ударило лицом в грязь в присутствии членов Политбюро, а арестованные не отказались бы от своих показаний… Накануне очных ставок срочно заготовлялись новые протоколы, подкреплявшие те показания, которые должны были дать арестованные на самой очной ставке» [1034] Реабилитация. С. 291. .

Любопытно, что показания Дагина, изобличавшие Ежова в фальсификации следствия, были даны за несколько месяцев до ареста последнего.

Впрочем, Ежов зря беспокоился о том, что сообщения арестованных сталинским посланцам о фабрикации лживых обвинений и зверских методах следствия могут благоприятно повлиять на их судьбу. В доверительных беседах с Чуевым Молотов ни разу не упомянул о своём присутствии на очных ставках с военачальниками, но зато подробно рассказал, как проходили очные ставки с его заместителями по Совнаркому, которых он знал намного ближе, чем арестованных военных. Особенно выразителен рассказ Молотова об очной ставке с Рудзутаком, на которой присутствовало несколько членов Политбюро. По словам Молотова, Рудзутак говорил им, что не признаёт тех преступлений, которые ему приписывают. В этой связи состоялся следующий диалог между Чуевым и Молотовым: