Вадим Роговин - Сталинский неонэп (1934—1936 годы)

Зачем же в таком случае Сталин избрал Зиновьева, Каменева и их бывших соратников по оппозиции для фабрикации новой чудовищной провокации? Отвечая на этот вопрос, Троцкий гипотетически реконструировал (как мы увидим далее, с поразительной точностью) действительное поведение этих людей в период, предшествовавший убийству Кирова. «Глупый и подлый вздор, будто она (группа Зиновьева.— В. Р. ) могла иметь прямое или косвенное отношение к кровавому акту в Смольном, к его подготовке и к его политическому оправданию! Зиновьев и Каменев вернулись в партию с твёрдым намерением заслужить доверие верхов и снова подняться в их ряды. Но общее состояние низшей и средней бюрократии, к которой они приобщились, помешало им выполнить это намерение. Отдав в официальных заявлениях должное „величию“ Сталина, в которое они могли верить меньше, чем кто-либо другой, они в повседневном обиходе заразились общим настроением, т. е. судачили, рассказывали анекдоты о невежестве Сталина и пр. Генеральный секретарь не оставался, конечно, в неведении на этот счёт. Мог ли Сталин наметить для себя лучшую жертву, чем эта группа, когда выстрелы в Смольном побудили его дать шатающейся и разлагающейся бюрократии урок?» [185] Там же. С. 6.

Троцкий подчёркивал, что ударом по группе Зиновьева Сталин преследует две, одинаково важные для него цели. Первая цель состоит в том, чтобы «подтянуть бюрократические ряды», вторая — в том, что «по ступеням зиновьевской группы Сталин хочет добраться до „троцкизма“. А добраться ему необходимо во что бы то ни стало» [186] Там же. С. 7. .

Уже 10 декабря, когда сообщения советской печати подталкивали к выводу о том, что убийство Кирова представляет собой дело рук белогвардейцев, секретариат Международной Лиги коммунистов-интернационалистов направил Троцкому письмо, в котором высказывалось предположение о подготовке Сталиным новой грандиозной амальгамы, направленной против «троцкистов». Сам Троцкий после первых сообщений об аресте Зиновьева и Каменева заявил своим друзьям: «На этом этапе дело не остановится; завтра они выдвинут „троцкизм“». Когда же в конце декабря в западных газетах появились сообщения о том, что в Советском Союзе «имя Троцкого всё чаще и чаще произносится рядом с именем Зиновьева», Троцкий высказался о замыслах Сталина с большей определённостью: «Какой характер должен принять ближайший удар, этот вопрос не решён ещё окончательно, может быть, даже и в самом узком кругу заговорщиков (Сталин — Ягода — Ярославский и К°). Многое зависит от дальнейшего хода событий. Но одно ясно: недостатка ни в злой воле, ни в материальных средствах у заговорщиков нет… какой путь ни будет подсказан ходом событий и творческим воображением Сталина — Ягоды, подготовка „общественного мнения“ будет идти по линии опасностей терроризма, угрожающих со стороны „троцкистов“… „L’Humanite“ уже пишет о „троцкистской террористической группе“ в Ленинграде: лакеи всегда забегают впереди господ» [187] Там же. С. 9. .

По первоначальному замыслу Сталина намечалось осудить Зиновьева и Каменева по одному делу с Николаевым. Однако аппарат Ягоды оказался неспособным подготовить в короткий срок такую амальгаму. Николаев был выведен на процесс, на котором, помимо него, были ещё 13 подсудимых — бывших оппозиционеров младшего поколения. Примерно половина из них была до ареста знакома с Николаевым. На закрытом судебном заседании военной коллегии Верховного Суда СССР, проходившем 28—29 декабря, всем подсудимым было предъявлено обвинение в принадлежности к заговорщической организации, готовившей убийство Кирова (на следующих процессах эта «организация» именовалась «ленинградским центром»).

На процессе только двое подсудимых (не считая самого Николаева) признали себя виновными в этом преступлении. Особенно решительно отрицали свою причастность к убийству Кирова Котолынов и Шатский, согласно обвинительному заключению, являвшиеся руководителями «центра». Судя по последнему слову Котолынова, он принимал участие в деятельности подпольной антисталинской организации, но эта организация не вынашивала никаких замыслов об убийстве Кирова. «Я любую кару могу принять на себя,— говорил Котолынов,— но ни о какой пощаде я не молю, а требую сурового наказания, но в этом убийстве я не участвовал, и в этом заключается моя трагедия… С полной ответственностью последний раз заявляю, что виноват в контрреволюционной зиновьевщине. Я отвечаю за тот выстрел, который был сделан Николаевым, но я в организации этого убийства участия не принимал» [188] Свободная мысль. 1992. № 8. С. 70—71. . По-видимому, как можно судить из этого сумбурного «полупризнания», следователям удалось внушить Котолынову, что оппозиционные высказывания, которыми некоторые обвиняемые делились с Николаевым, подвигли последнего на террористический акт.