Вадим Роговин - Партия расстрелянных

Глубоко аморальным было поведение не только Сталина, но и зарубежных «друзей СССР», которые игнорировали предупреждения о будущих судебных подлогах, готовившихся на глазах всего мира. Московские процессы явились закономерным развитием официального культа лжи, раболепства, лицемерия, подкупа и других видов коррупции, которые начали расцветать в Москве с середины 20-х годов. Когда же московские процессы заставили изумляться весь мир, среди «друзей СССР» им «верили лишь наиболее тупые. Остальные не хотели тревожить себя проверкой… К тому же, о, они не забывали и об этом! — неосторожная правда может причинить ущерб престижу СССР. Эти люди прикрывали преступления утилитарными соображениями, т. е. открыто применяли принцип „цель оправдывает средства“». Лишь после того, как комиссия Джона Дьюи вынесла свой вердикт, «для всякого мало-мальски мыслящего человека стало ясно, что дальнейшая открытая защита ГПУ означает риск политической и моральной смерти. Только с этого момента „друзья“ решили извлечь на свет божий вечные истины морали, т. е. занять вторую линию траншей».

Среди мелкобуржуазных моралистов и сикофантов Троцкий особо выделял бывших «сталинцев и полусталинцев», перепуганных великой чисткой. «Выбросив за борт свой сталинизм, люди такого типа — их много — не могут не искать в доводах абстрактной морали компенсацию за пережитое ими разочарование или идейное унижение» [930] Бюллетень оппозиции. 1938. № 68—69. С. 11. . Эти слова в полной мере относятся к таким людям, как А. Кестлер или в более поздние времена — М. Джилас и Г. Фаст.

Раскрывая идейную ущербность, которая проявлялась в доводах и рецептах «моралистов», Троцкий подчёркивал: они правы в том, что история зачастую выбирает жестокие пути. «Но какой отсюда вывод для практической деятельности? — саркастически замечал он.— Лев Толстой рекомендовал опроститься и усовершенствоваться… Толстой рекомендовал заодно освободиться и от грехов плоти. Однако статистика не подтверждает успеха его проповеди. Наши центристские гомункулюсы успели подняться до сверхклассовой морали в классовом обществе. Но уже почти 2000 лет, как сказано: „любите врагов ваших“, „подставляйте вторую щеку“… Однако, даже святой римский отец не „освободился“ до сих пор от ненависти к врагам. Поистине силён дьявол, враг рода человеческого!» [931] Там же. С. 15.

Работу «Их мораль и наша» Троцкий завершил следующими словами: «Я писал эти страницы в те дни, когда мой сын, неведомо для меня, боролся со смертью. Я посвящаю его памяти эту небольшую работу, которая, я надеюсь, встретила бы его одобрение: Лев Седов был подлинным революционером и презирал фарисеев» [932] Там же. С. 19. .

Проживший всего 32 года, Лев Седов обладал яркой и героической биографией. Ещё будучи подростком, он несколько раз сопровождал отца в поездках на фронты гражданской войны. В начале 20-х годов он перешёл по собственной воле из кремлёвской квартиры в студенческое общежитие, чтобы не отличаться по условиям жизни от других комсомольцев. «Он отказывался садиться с нами в автомобиль, чтоб не пользоваться этой привилегией бюрократов,— вспоминал Троцкий.— Зато он принимал ревностное участие во всех субботниках и других „трудовых мобилизациях“, счищал с московских улиц снег, „ликвидировал“ неграмотность, разгружал из вагонов хлеб и дрова, а позже, в качестве студента-политехника, ремонтировал паровозы». Напоминая сообщения французских газет о крайне скромных условиях, в которых Седов жил в эмиграции, Троцкий добавлял: «В те годы, когда его отец и мать занимали высокие посты, он жил не лучше, чем в последнее время в Париже, а хуже. Было ли это правилом среди бюрократической молодёжи? Нет, это и тогда уже было исключением… Его политическое направление определил тот самый инстинкт, который заставлял его предпочитать переполненные трамваи московским лимузинам» [933] Бюллетень оппозиции. 1938. № 64. С. 2. .

По словам Троцкого, между ним и сыном «жила и горела взаимная привязанность, основанная на чём-то неизмеримо большем, чем общность крови: на солидарности взглядов и оценок, симпатий и ненависти, на совместно пережитых радостях и страданиях, на общих больших надеждах» [934] Там же. С. 3. . Эта привязанность особенно усилилась во время ссылки в Алма-Ату, где Седов вёл переписку с сотнями оппозиционеров, рассеянных по всей стране, и помогал отцу в подборе материалов для литературной работы.