Вадим Роговин - Партия расстрелянных

Эти жуткие сцены, однако, понадобились Панферову лишь для того, чтобы устами одного из своих «образцовых» героев провозгласить: «Кто некоторые села… посадил на голодный паёк? Кто? Враг! Врага многие не видят, за врагом плетутся, врагу поддакивают… А врага надо бить. Бить как гниду. Враг засел в земельных органах, в планирующих, в органах Наркомпроса, в научных заведениях, в Академии… Жги беспощадно, без слёз, без умиления, не слюнтяйничай… не то — тебя сожгут, детей твоих сожгут» [588] Там же. С. 124. .

Шесть лет коллективизации породили глубокий антагонизм между крестьянством и верхушечными слоями города, для которых коллективизация обернулась, в частности, возможностью нанимать за мизерную плату домработниц из числа женщин, бежавших из голодных деревень или от раскулачивания. О том, как трудно было представителям этих полярных слоёв понять друг друга, рассказывается в воспоминаниях О. Адамовой-Слиозберг, которые открываются разговором автора со своей домработницей, чудом избежавшей раскулачивания и получившей письмо о судьбе своих близких. «От мужика твоего три месяца ничего нет, слышала, канал роет,— писала соседка.— Дети твои с бабкой жили [в Сибири], всё хворали. Землянка сырая, ну и питанья мало… А только начала валить ребят скарлатина, мои тоже все переболели, еле выходила, а твоих Бог прибрал. Мать твоя как без ума, не ест, не спит, всё стонет, наверное, тоже скоро умрёт».

Когда Адамова рассказала об этом письме своему мужу — доценту университета, тот заявил ей: «Видишь ли, революция не делается в белых перчатках. Процесс уничтожения кулаков — кровавый и тяжёлый, но необходимый процесс. В трагедии Маруси далеко не всё так просто, как тебе кажется. За что её муж попал в лагерь? Трудно поверить, что он так уж не виновен. Зря в лагеря не сажают» [589] Дружба народов. 1989. № 7. С. 60—61. .

Удивительно ли, что великая чистка, не затронувшая основную массу сельского населения, была с относительной толерантностью встречена на селе, которое в эти годы стало оправляться от последствий насильственной коллективизации. Тогда же несколько улучшилось положение раскулаченных. В 1938 году Политбюро утвердило проект постановления Совнаркома, согласно которому детям спецпереселенцев и ссыльных по достижении 16-летнего возраста разрешалось выдавать паспорта на общих основаниях и предписывалось не чинить препятствий к выезду на учёбу или работу [590] РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1002. Л. 57. . Постановлением СНК от 22 декабря 1938 года спецпоселения были переведены на режим обычных сельских артелей. К началу войны в спецпоселениях осталось менее одного миллиона раскулаченных и членов их семей.

В 1937—1938 годах Политбюро приняло несколько постановлений о работе обкомов, в которых вражеской деятельностью местных аппаратчиков объяснялись факты произвола по отношению к колхозникам и единоличникам, снижение размеров приусадебных участков и т. д. Во исправление этого «вредительства» предписывалось снять многочисленные недоимки с колхозников и единоличников, разрешалось им беспрепятственно пасти скот в лесах и учреждались некоторые другие льготы [591] РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 977. Л. 49—50; Д. 933. Л. 88—90; Д. 944. Л. 11; Д. 995. Л. 32. .

Конечно, все эти меры носили паллиативный характер и не могли в корне изменить атмосферу советского общества, которая, по словам Троцкого, была «насыщена ненавистью к привилегированным верхам» [592] Бюллетень оппозиции. 1937. № 58—59. С. 3. . Одна из функций великой чистки состояла в перемещении этой ненависти с режима и его хозяев — сталинской клики на местных функционеров, с которыми непосредственно сталкивалось население.

Касаясь причин, по которым версия о массовой террористическо-диверсионной деятельности была встречена с доверием значительной частью населения, важно учитывать следующие обстоятельства. Диверсии и террор нередко выступали в истории средствами законной самообороны народа против своих угнетателей, орудием партизанской деятельности, сопровождавшей гражданские и национально-освободительные войны. Эти средства широко применялись в годы второй мировой войны не только партизанским движением в СССР, но и движением сопротивления во всех оккупированных гитлеровцами странах. Эти же сильнодействующие средства использовались и реакционными силами (бандформирования, «боевики») вплоть до нынешнего времени (чеченская война).

В 1937—1938 годах миллионы советских людей хорошо помнили акты диверсий и террора, которые в спонтанных, стихийных, одиночных, разрозненных формах выступали в качестве ответной реакции крестьянства на насильственную коллективизацию. Сталинская пропаганда всячески раздувала масштабы этой деятельности, апеллируя не только к сознанию, но и к подсознательным элементам человеческой психики. Эту психологическую пружину большого террора тонко уловил писатель Фазиль Искандер, замечавший, что Сталин «хорошо понимал одну важную сторону человеческой психологии. Он знал, что человеку свойственно жгучее любопытство к потустороннему. Человеку доставляет особую усладу мысль, что рядом с обычной, нормальной жизнью идёт тайная жизнь, чертовщина. Человек не хочет смириться с мыслью, что мир сиротливо материален. Он как бы говорит судьбе: „Если уж ты меня лишила бога, то по крайней мере не лишай дьявола“» [593] Искандер Ф. Старый дом под кипарисом // Знамя. 1987. № 7. С. 71—72. . На этих потайных струнах человеческой психики ловко играл Сталин, разжигая атмосферу средневековой истерии и мракобесия.