Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 6] (1945 – 1970 гг.)

20 ноября 1948 года Политбюро приняло решение (под грифом высшей секретности "Особая папка"): "Немедля распустить Еврейский антифашистский комитет‚ так как‚ как показывают факты‚ этот Комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки. В соответствии с этим органы печати этого Комитета закрыть, дела Комитета забрать. Пока никого не арестовывать".

На следующий день провели обыск в здании ЕАК и в редакции газеты "Эйникайт"; помещения опечатали, конфискованные архивы увезли на Лубянку, чтобы использовать для подготовки "дела ЕАК". В те же дни пришли с обыском в Московский еврейский театр и закрыли книжное издательство "Дер Эмес" ("Правда"). "Они ломали в типографии наборные кассы‚ они всё уничтожали. Рукописи‚ которые мы не успели даже рассмотреть‚ а некоторые только что приняли к печатанию‚ – они всё жгли‚ всё рвали‚ всё уничтожали. Не люди‚ а варвары‚ я повторяю: варвары‚ которые напали на мирное село и всё разграбили".

Израильский дипломат передал в Тель-Авив в те дни: "Вывеска Еврейского антифашистского комитета снята. Считаем, что организация закрыта".

3

И. Эренбург, по всей видимости, понимал, какая опасность надвигается на евреев Советского Союза, и через неделю после закрытия ЕАК попытался предостеречь сотрудников израильской миссии. М. Намир сообщал из Москвы: "На приеме у албанцев я больше часа беседовал с Эренбургом… Он продолжает придерживаться позиции, что Израиль должен принимать только жертв преследований. В России нет еврейского вопроса, и он дружески советует оставить любые попытки втянуть их в сионизм и репатриацию – иначе на нас разозлятся и власти, и представители местной еврейской общины…"

Указание "Пока никого не арестовывать" продержалось недолго. В первых числах января 1949 года из Москвы разослали закрытое письмо в обкомы партии и ЦК союзных республик, оповещая партийных руководителей: "Советское правительство решило Еврейский антифашистский комитет закрыть, а лиц, уличенных в шпионаже, арестовать".

В январе попали на Лубянку члены президиума ЕАК Давид Бергельсон, Лейб Квитко, Соломон Лозовский, Перец Маркиш, Борис Шимелиович, Лина Штерн, Иосиф Юзефович. В декабре предыдущего года были арестованы поэт Ицик Фефер и артист Вениамин Зускин, который после гибели Михоэлса стал художественным руководителем Еврейского театра. Это ему сказал Михоэлс за несколько дней до поездки в Минск, указывая в кабинете на свой стол: "Скоро ты будешь сидеть вот на этом месте…"

Из воспоминаний А. Зускиной-Перельман (после ареста отца):

"Как-то вечером я сидела дома и учила уроки. Мама рядом вполголоса, чтобы мне не мешать, репетировала какую-то песенку. Сначала я не прислушивалась, а потом узнала мотив песенки из маминой роли рыночной танцовщицы в новой версии "Колдуньи"…

И вдруг я обращаю внимание, что она поет совсем другие, незнакомые слова. Первоначально слова были такие:

Дайте грошик, дайте грош,

Мой жених был так хорош,

Но пропал он и сюда

Не вернется никогда…

В новом тексте не было и намека на пропавшего жениха и страдающую невесту… Дирекция театра заставила маму заменить слова, "чтобы не вызывать ненужные ассоциации"…"

Э. Ковенская, актриса театра: "Одно из последних представлений "Колдуньи" Гольдфадена. Жена Зускина… пела на новые слова и плясала, а в глазах ее стояли слезы…"

Г. Меир:

"В январе 1949 года стало ясно, что русские евреи дорого заплатят за прием, который они нам оказали, ибо для советского правительства радость, с которой они нас приветствовали, означала "предательство" коммунистических идеалов…

Еврейскую газету "Эйникайт" закрыли. Еврейское издательство "Эмес" закрыли. Что из того, что они были верны линии партии? Слишком большой интерес к Израилю и израильтянам проявило русское еврейство, чтобы это могло понравиться в Кремле.

Через пять месяцев в России не осталось ни одной еврейской организации, и евреи старались к нам больше не приближаться".

4

Играли "Фрейлехс". Удивительный "Фрейлехс". "Свадебный карнавал в двух актах". Спектакль-мемориал.

Траурная музыка в начале – чистая, строгая.

Семь свечей в темноте и одинокая звезда.

Лица, освещенные зыбким пламенем. Неподвижные силуэты. Скорбные глаза. Обряд поминания. Память о еврейских жертвах во все времена. Неистощимая вера в будущее.

Это был веселый спектакль. С песнями. С плясками. Стремительно разворачивалась в танце счастливая свадьба.