Андрей Богданов - Опальные воеводы

Курбскому не нужно было оправдываться и как-то вымещать свои «личные обиды». В этом остро нуждался Грозный, не забывший первого письма Андрея Михайловича и через 13 лет.

В 1577 году, после кровавой резни в Ливонии, отвратившей от России сердца всех порядочных людей, царь разразился кучей хвастливых посланий своим противникам — в первую очередь Курбскому.

Вновь мелочно оправдываясь и злобно бранясь, Грозный кичится ужасами своей победы, твердит, будто «наступающей крестоносной хоругви никакая бранная хитрость не потребна». Злодей уповает на милость Божию: «Ибо если и многочисленнее песка морского беззакония мои… может (Бог) пучиною милости своей потопить беззакония мои!»

Захватив Вольмар (вскоре, впрочем, оставленный), царь видит в своей победе моральное торжество: «Ведь вы говорили — нет людей на Руси, некому стоять — а ныне вас нет, кто же ныне завоевывает претвердые грады германские? Это сила животворящего креста!»

У Курбского не было ни времени, ни желания отвечать. Как и все западные соседи Российского царства, он собирался на войну. Только 3 сентября 1579 года, на третий день после взятия Полоцка, князь завершил свое ответное послание (которое начал писать, возможно, несколько ранее).

Андрей Михайлович совершенно справедливо заметил, что войска Ивана Грозного порабощали Лифляндию не «силою животворящего креста», но «под сенью разбойничьих крестов». Иначе не был бы Двинск отбит королевскими казаками, а Венден — самими латышами, когда польско-литовское войско ещё и с места не двинулось: «И потому ясно, что не Христовы это кресты, а крест распятого разбойника, который несли перед ним».

Но поражение русских вовсе не радует Курбского. «Гетманы польские и литовские ещё не начали готовиться к походу на тебя, — с горечью писал князь, — а твои окаянные воеводишки, праведнее сказать — калики, из-под сени этих твоих крестов выволакивались связанные, а здесь, на великом сейме, где бывает множество народа, подверглись общим насмешкам и ругательствам, окаянные, к вечному и немалому позору твоему и всей Святорусской земли и на посрамление народа — сынов русских!»

Курбский обвинял Грозного в разорении страны и погублении, вместе со «злыми и прелукавыми ласкателями», всего Отечества. Именно тогда обрушились на Россию другие Божьи кары: голод, мор и варварский меч.

Горестно поминал Андрей Михайлович поход Девлет-Гирея (1571): «преславного града Москвы внезапное сожжение, и всей Русской земли опустошение… и в бегство царя… обращение. Как здесь нам рассказывают — будто бы хоронясь тогда от татар по лесам с кромешниками твоими едва ты от глада не погиб!

А прежде тот мусульманский пес, — писал Курбский, — когда ты богоугодно царствовал, перед наименьшими слугами твоими в Диком поле бегая, места не находил, и вместо нынешних превеликих и тяжких даней твоих, коими ты подкупаешь его на христианскую кровь, нашими саблями, воинов твоих, была дань в басурманские головы заплачена!»

«Издавна кровопийственный род!» — не без оснований пишет Андрей Михайлович о великих князьях Московских. Но когда речь идет о бедствиях Русской земли, пусть и вызванных царскими злодеяниями, князь страдает слишком сильно, чтобы помнить о ненависти к роду Грозного.

«О горе нам! — восклицает Курбский, — …видел я… постыдное и сверх всякой меры позорное поражение твоё и войска твоего, погубил славу блаженной памяти великих князей русских, прародителей твоих и наших…

А ныне к этому добавил ты и другой срам прародителям твоим, позорнейший и тысячекратно горчайший: град великий Полоцк со всею церковью, то есть с епископом и клириками, с воинством и народом предал в своём же присутствии…

Ныне собравшись со всем воинством, в леса забившись, как хороняка и бегун… хотя никто не гонится за тобой, только совесть твоя в душе вопиет, обличая за прескверные дела твои и бесчисленные кровопролития. Тебе только и остаётся, что браниться, как пьяной рабыне, а что воистину подобает царскому сану — то есть суд праведный и оборона — все уже исчезло…»

Да и как царю оборонять государство и одерживать победы, если лютость его, по словам Курбского:

«Погубила… бесчисленных воевод и полководцев, благородных и пресветлых в делах и разуме, и в военном деле искушенных от самой юности, и в руководстве войсками всем ведомых мужей — все лучшее и крепчайшее в битвах для одоления супостатов, — ты различными смертями растерзал и целыми родами погубил без суда и без права, приклонивши ухо… к презлым ласкателям, пагубникам Отечества.