Игорь Бунич - Быль беспредела, или Синдром Николая II

Защищать диссертации по истории и экономике на Лубянке было до смешного просто. Тема закрытая, оппоненты закрытые, защита закрытая. Раз-два — и ты уже кандидат или доктор. Куманину тоже предлагали защититься, даже тема была близкая, по профилю работы: «Кризис самодержавия и Великий Октябрь», да он все отмахивался: «Успеется». Хотел прежде подполковником стать. Если так дела пойдут дальше, то, может, уже и не успеет».

Чтобы снова отвлечься от мрачных мыслей, Сергей опять включил телевизор. Шла программа «Время». На экране важно разворачивался авиалайнер. Голос диктора вещал: «На аэродроме Генерального секретаря нашей партии встречали товарищи: Яковлев, Медведев, Шеварднадзе, Лигачев и другие официальные лица». По трапу вместе с женой спускался широко улыбающийся М. Горбачев.

Куманин прилип к экрану, надеясь увидеть в свите генсека генерала Климова, но его нигде не было видно. Кроме четы Горбачевых, из самолета вышел только начальник личной охраны генсека полковник Медведев из 9-го Управления. А среди встречавших скромно стоял на задворках начальник этого управления генерала Плеханов, которого Горбачев даже не удостоил рукопожатия: «Обслуживающий персонал!».

Было уже начало одиннадцатого, когда Куманин еще раз позвонил Наде. Лидия Федоровна уже перешла на плач.

— Надя не приходила и не звонила. Не знаю, что и подумать. Обзвонила, что могла: больницы, морги, отделы УВД. Никто ничего не знает. В УВД заявку отказались принять, необходимо отсутствие не менее недели, чтобы начать розыск. Дежурный утешил меня: «Загуляла где-нибудь».

— Сережа, — попросила Лидия Федоровна, — может, ты чего можешь узнать? Позвони куда-нибудь, а потом мне. — Она снова заплакала и в трубке раздались короткие гудки.

Куманин позвонил оперативному дежурному по городу от МВД. Его, разумеется, на месте не было, спал, наверное. Но помощником оперативного оказался знакомый Куманина — майор Рагозин. Когда-то, еще в андроповские времена, часть молодых офицеров КГБ перевели в МВД «для укрепления кадров». Таким образом покойный Юрий Владимирович планировал захватить ведомство генерала Щелокова изнутри. Многие, из тех, кому было приказано стать «ментами», считали это концом собственной жизни. Некоторые даже хотели застрелиться, но ничего — прижились. Кое-кому в милиции даже больше нравится, чем в КГБ.

«Работа настоящая, живая, а игры, в которые на Лубянке играют, никому не понятны. Я рад, что ушел», — сказал как-то при встрече Рагозин Куманину, когда они оба были еще лейтенантами.

— Сережа, — удивился майор Рагозин, когда Куманин назвал себя. — Как дела, старик?

— Все нормально, — ответил Сергей. — Я к тебе, Боря, по делу. Посмотри, среди происшествий по городу сегодня не фигурирует Шестакова Надежда Николаевна, около 30 лет.

— Знакомая? — спросил Рагозин.

— Свидетельница по важному делу, — соврал Куманин, — пропала. Очень нужна.

— Посмотрим, — пробурчал Рагозин. — Я тебе с другого телефона перезвоню. Твой номер у меня высветился.

Перезвонил он быстро и сообщил, что такой нет. Есть два неопознанных женских трупа, но те значительно старше. В больницы такая не поступала.

— Разве что в вытрезвителе, — предположил он. — Но оттуда нам данных не дают, если не случится какое-нибудь ЧП.

— Куда ж она могла пропасть? — вздохнул в трубку Куманин. — Вот ведь беда…

— Куда пропасть? — переспросил Рагозин. — В Москве каждый месяц пропадает в среднем тысяч десять. С концами. У тебя ее фотография есть? Если уж она так нужна — покажем по московской программе телевидения или сунем в какую-нибудь программу, вроде «Взгляда». Сколько она уже отсутствует? Сегодня пропала? Ну, ты, Серега, даешь! Пропала — это когда месяц нету. Мало ли куда она могла деться. С подругами загуляла или еще чего. Она замужем? Нет? Ну, так у мужика какого-нибудь припухает. Тридцатилетние бабы без мужика дня прожить не могут. Нет, кроме шуток, я ее на заметку взял. Ты и сам поищи. У вас на зеленый канал больше информации поступает, чем к нам. А не появится она — пришли фото и словесный портрет, родинки там всякие, если есть. Для опознания.

Куманину стало не по себе. Все Надины родинки он в свое время перецеловал, и сейчас, представив себе на опознании в морге Надю, лежащую на холодном столе, почувствовал приступ тошноты. По специфике своей службы в КГБ ему редко приходилось сталкиваться с трупами, но никаких эмоций он при этом не испытывал. А тут что-то поплохело от одной мысли.