Павел Бегичев - Уроки истории

Надо ли говорить, что атмосфера, установившаяся в те годы в Женеве, была ничуть не хуже, чем в сталинские времена в СССР? Махровым цветом расцвело стукачество, всячески поощряемое властями. Так легко свести счеты с соседом — укажи на то, что он с недостаточным рвением молился или ругался на проповедника…

Кстати, сами проповедники далеко не всегда являли собой образец для подражания. Видимо, «принуждение к святости» не всегда обязывает принуждающего быть святым… Когда в городе разразилась чума. Никто, кроме проповедника Бланше и будущего оппонента Кальвина — Кастеллио, не захотел служить больным. Однако Бланше заражается и умирает. Кастеллио служить не доверяют, так как он не обладает необходимыми полномочиями…

…5 июня 1543 года женевцы, которым под страхом всевозможных наказаний силятся навязать безусловную святость жизни, становятся свидетелями следующей сцены.

Процессия из всех проповедников, с Кальвином во главе, направляется в зал заседаний совета и здесь открыто заявляет, что «хотя обязанность их заключается в том, чтобы служить церкви и в хорошие, и в дурные дни, но так как Бог не даровал им достаточно мужества, то они отказываются пойти в госпиталь и просят извинить их». Совет постановляет: «Молиться Богу о ниспослании им впредь больше мужества» — и в ожидании принимает услуги предложенного раньше француза…

Этим отважным французом, кстати, был Себастьян Кастеллио, непримиримый оппонент Кальвина, доказывавший (ссылаясь, кстати, на ранние сочинения самого Кальвина), что бороться с ересью следует при помощи убеждения и аргументации, а не при помощи преследований и казней. Таким образом, он был одним из первых теоретиков идеи о свободе совести. Вот его портрет… Мы о нем, может быть, еще поговорим отдельно…

А обстановка тем временем накаляется. Проповедники, заламывавшие в патетических воззваниях руки и громогласно призывавшие с церковной кафедры жертвовать для Господа жизнью, отказываются жертвовать своей собственной. Тогда совет идет на окончательную подлость: арестовывают нескольких средневековых бомжей–нищих и пытают их пока те не сознаются, что это они наслали на город чуму, вымазав ручки дверей бесовскими какашками (уж поистине чего не придумаешь, когда твои пальцы раздроблены тисками, а ступни обгорели)!

И блестящие умы, просвещенной Европы, еще недавно клеймившие позором народные суеверия, соглашаются с этими фантастическими показаниями.

Я намеренно не пишу о казни Сервета (хотя тут тоже есть о чем написать). Не вдаюсь в подробности. Меня интересует не жестокость сама по себе. Нет у меня желания кого то очернить. Я хочу порассуждать о том, что хорошего принес этот «святой террор»? И принес ли?

Ведь как знать, может быть ужасающие антипротестантские гонения, пик которых пришелся на шестидесятые годы 16 века, были вызваны той ненавистью к новому учению, которой против воли пропитались сотни сбежавших из Женевы простолюдинов, которые первоначально были верны идеям Реформации, но отшатнулись от нее как от чумы после темных сороковых годов… Как знать?

Может быть, все было бы иначе, если бы не этот террор и диктатура «святости»? Не было бы религиозных войн и огромного числа жертв? Ведь удалось же это сделать, спустя столетия, в США Мартину Лютеру Кингу… Ведь не уронили же знамя Реформации кроткие меннониты…

Принесло ли «принуждение к святости» положительные плоды?

Моя же мораль проста. Принуждение к святости не только аморально (как бы это не оправдывали жестокостью века и требованием законов, которые все равно пишутся людьми), но чудовищно неэффективно.

Один человек решил давать своему доберману рыбий жир: ему сказали, что это очень полезно для собаки. Каждый день он зажимал между колен голову вырывающегося пса, насильно раскрывал ему челюсти и проталкивал жир в глотку.

Однажды пёс вырвался и разлил жир на полу. Затем, к великому удивлению хозяина, он вернулся и стал вылизывать лужу. Оказалось, что он противился не самому рыбьему жиру, а способу, каким этот жир ему вливали.

В одной евангельской церкви пастор завел такой обычай: во избежание добрачного секса, к помолвленной паре приставляется специально обученный дьякон. Пара не имеет права до свадьбы оставаться наедине друг с другом без этого дьякона.