Пьер Декс - Клеопатра

Через год после отъезда Клеопатры у самого ее непримиримого врага Цицерона были все основания торжествовать. Антоний понес поражение, теперь ему не ускользнуть от Октавиана. Республиканская партия побеждает.

Цицерон купается в лучах славы. Ему устраивают овации, торжественно провожают домой. Это, несомненно, самый счастливый период его жизни.

Анархия в Риме поставила Клеопатру в трудное положение. Она принадлежала к партии победителей, но Октавиан и Цицерон парализовали ее действия. Однако пассивность была опасна. Четыре оставленных Цезарем легиона все еще находились в Александрии, и противоборствующие партии, собирая войска, могли попытаться использовать эти силы.

Клеопатра не теряет присутствия духа. Не впервые Рим входит в полосу междоусобиц, и потому на Востоке к этому приспособились: стараются брать на себя как можно меньше обязательств, а если уж берут, так перед двумя враждующими сторонами одновременно. Выяснилось, что Клеопатра правильно поступила, заблаговременно избавившись от своего брата-супруга. В Сирии внезапно появился самозванец, претендующий на то, что он Птолемей XIV, чудом спасшийся после падения в Нил. Оставалась еще, правда, одна из ее сестер, та самая Арсиноя, которую Цезарь провел в цепях по Риму, — она стала жрицей Артемиды в Эфесе.

В непосредственной близости от Египта враждебные Риму силы сплотились меж тем вокруг Кассия, одного из убийц Цезаря; Кассий засел в Сирии и обзавелся небольшим флотом. Ему противостоял зять Цицерона Долабелла, любовник предыдущей жены Антония; принявший на себя одновременно с ним обязанности консула в 44 году, он разделял его политические взгляды.

Чтобы схватиться с Кассием, Долабелле была необходима поддержка Египта. Он заручился ею в самом начале 43 года. Предварительно, однако, Клеопатра заключила с Ним хитроумную и весьма любопытную сделку. Она потребовала, чтоб сначала Долабелла признал ее сына Цезариона в качестве царя Египта и ее соправителя.

У Клеопатры не было, вероятно, намерения досадить этим Октавиану, хотя, возможно, она пыталась создать такое впечатление у Долабеллы. Главное было укрепить свою власть. Признание Цезариона сторонниками Цезаря имеет немалое значение и для египтян и для ветеранов Цезаря, которых все стремятся перетянуть на свою сторону и от которых зависит в конечном итоге исход войны. Кроме всего прочего, это признание — подобие удостоверения в невиновности Клеопатры, выданного римлянами в связи с исчезновением последнего сына Авлета.

В обмен на это признание Долабелла не получает тем не менее существенных выгод. Антоний впадает в раздражение, а Октавиан становится союзником республиканцев, то есть Кассия. Как бы то ни было, но четыре александрийских легиона отправляются воевать на стороне Долабеллы, неизвестно, по приказу Клеопатры или без него, однако вскоре они присоединяются к Кассию. Затем, в одно и то же время, и Кассий и Долабелла требуют у царицы предоставить в их распоряжение свой флот. Клеопатра — о, интриганка! — отказывается, ссылаясь при этом на возникшую, по ее словам, эпидемию чумы. Впрочем, подчиненный царице правитель Кипра передает находящийся в его ведении флот Кассию, причем невозможно установить, действует ли он по собственному усмотрению или же с молчаливого согласия своей повелительницы.

Такой, во всяком случае, видят ситуацию современные исследователи. Слов нет, Кассий — это убийца любовника Клеопатры, но в то же время Кассий — политическая сила, которой Клеопатра не может пренебречь, тем более что за его спиной стоит Октавиан. Она знает, политика жестока, и убийство является одним из ее средств, к которому с готовностью прибегают, если считают, что это принесет пользу. Ни Клеопатру, ни Октавиана нельзя обвинить в эту минуту в пренебрежении памятью Цезаря. Поступок Клеопатры не имеет никакого отношения к тем чувствам, какие она питала по отношению к покойному диктатору. Он умер, и у Клеопатры нет возможности покарать тех, кого не считают нужным преследовать даже официальные наследники Цезаря.

Клеопатра блестяще извлекает выгоды из того, что она женщина, в остальном же она такой же беззастенчивый, беспринципный, не брезгующий никакими средствами политик, как Брут, Цицерон, Антоний или Октавиан. Брут, который не поколебался в 49 году присоединиться к Помпею, то есть к тому человеку, который тридцатью годами ранее велел умертвить его отца, — это ли не лицо демократов?