Третий народоволец. В Елизаветграде арестован Гольденберг.
Михайлов. Ох, Григорий!
Перовская. В Петербурге что?
Второй народоволец. Налаживается. Типография «Народной воли» начала работу. Паспортное бюро наше отличные виды на жительство делает, на подлинных бланках. А чернопередельцы молчат.
Перовская. А Плеханов?
Третий народоволец. Ты разве не знаешь Георгия?
Перовская. Знаю и ценю.
Второй народоволец. Но он теоретик – пропаганда, и кончено! Теперь весь ушел в Марксовы теории, сопоставляет с родной почвой.
Первый народоволец. Но Лавров писал, что гражданин Маркс сочувствует нашей борьбе.
Перовская. Господи, только бы не делиться! Неужели и смерть нас разделит?
Михайлов. А мы и не делимся, Соня… Восстание будет, только мы хотим его вызвать, действуя сверху вниз, а Георгий – снизу вверх, и нам лучше разойтись, мы практики революции!
Перовская. Когда же сойдемся?
Михайлов. На узенькой площадке, Соня…
Первый народоволец. А говорят, самые споры-то на прогулках, в тюрьме происходят…
Михайлов. Может быть… только знаю, в тюрьме не выживу, умру тотчас же – я человек улицы, сам с собой размышлять не умею, тут Георгий все преимущества получит.
Перовская. Господи, только бы не делиться!
Михайлов. А я сейчас одно думаю: ну будет восстание… после нас. Но как создать такой общественный организм, чтобы старые язвы в нем не возрождались, чтобы гармония между общим и своим не нарушилась?
Второй народоволец. А говоришь, не теоретик…
Михайлов. Я не от теории иду. Что это?
На улице нестройны й говор, женские голоса, крики.
Перовская. Закройте подпол, скорее!
Михайлов. Приготовьте револьверы, и в ту комнату! ( Первому народовол ь цу. ) Ты здесь, с женой.
Первый народоволец. Остаюсь. Где нитроглицерин?
Михайлов. Вот. ( Достает с полки бутылочку и ставит ее на стол. )
Второй народоволец. Кто будет стрелять?
Михайлов. Соня! У нее твердая рука.
Перовская. Ладно. ( Вынимает из муфты револьвер и проверяет его. ) Только в крайнем случае… все на воздух!
Крики становятся сильней. На авансцену врываются бабы.
Б а б ы. Семеновна! Пожар! Пряхинский дом горит! Семеновна! Через два дома огонь, слышишь? Открывай, вещи враз вытащим! Пособим! Слышь?
Михайлов. Несчастная русская революция! Этого недоставало. Ворвутся – все прахом!
Второй народоволец. Нас увидят – сразу подозрение!
Первый народоволец. Глупо-то, глупо-то как!
Михайлов. Уходить всем через окно чулана!
Третий народоволец. В чулане земля!
Михайлов. Пролезем!
Перовская. Не надо!
(Накидывает по-раскольничьи до бровей платок, срывает со стены икону и выбегает на авансцену. Падает перед бабами на к о лени и высоко поднимает икону обеими руками к небу.) Бабыньки ! По д ружки милые! Не надо! На все божья воля! Пусть горит – все ему, – молитвой спасемся, святой молитвой! «Пресвятая богор о дица, спаси нас! Спаси от бед рабы твоя, богородице. Яко еси во бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству . Призри благосердием воспетая богородице на мое лютое телеси озлобление и исцели души моея болезнь. Пресвятая богородице, спаси нас!»
Бабы голосят. Перовская истово бьет поклон. Михайлов и народовольцы скрываются в люке.
Перовская. В храм, бабоньки, в храм!
Бабы отступают.
Затемнение. Улица. Ночь.
Первый народоволец. Соня спасла нас.
Второй народоволец. Да.
Первый народоволец. В одиннадцатом часу пройдут два поезда. Какой?
Второй народоволец. Не знаю, Соня знает.
Первый народоволец. Через Одессу не поехал…
Второй народоволец. И дальше, видать, не удалось.
Первый народоволец. Где?
Второй народоволец. Не знаю, где-то на юге.
Первый народоволец. А кто?
Второй народоволец. Не знаю. Исполнительный комитет знает.
Отдаленный стук поезда.
Первый народоволец. А где Исполнительный комитет, в Москве или в Петербурге?
Второй народоволец. Не знаю. Михайлов тебе за такие вопросы, знаешь!..
Первый народоволец. Он бывает невыносим… А он член Исполнительного комитета, как ты думаешь?
Второй народоволец. Он только агент третьей степени, сам говорил.
Стук поезда ближе.
Первый народоволец. Динамита маловато. У Гриши при аресте полтора пуда взяли.
Высвечивается Пе р о в с к а я.
Читать дальше