неизвестен Автор - Заступница - Адвокат С В Каллистратова

В последнее лето жизни мамы я наконец расспросила ее, как шло изменение ее мировоззрения - от восторженного революционного к критическому и далее открыто оппозиционному к нашей системе. Вот что она рассказала. Первые серьезные сомнения в справедливости и законности всего происходящего возникли у нее осенью 1932 г. (ей было двадцать пять лет), когда у нее в профсоюзной юридической консультации стали появляться жертвы "закона от седьмого-восьмого" (указ от 7 августа 1932 г.). По этому указу даже за совсем мелкие "хищения государственной и колхозной собственности" с колхозного поля полагалось до 10 лет лагерей. Особенно возмутило ее, что это закон применялся к подросткам начиная с двенадцати лет. После 1 декабря 1934 г. - убийства Кирова ее вера в коммунистические идеалы и партийных вождей начала быстро улетучиваться. Ранней весной 1935 г., когда в Ленинграде уже шли массовые аресты, она всю ночь проговорила о том, что происходит, с Конкордией Владимировной Комаровой - партийкой с большим дореволюционным стажем, подругой Натальи Васильевны. Разойдясь утром, они обе (как ей потом призналась и К.Комарова) со страхом думали о возможных последствиях этого разговора, в котором они высказались вполне откровенно и до конца о репрессиях.

В 1936 г. начались аресты среди близких знакомых. (Хорошо помню, как тогда с тумбочки исчезла фотография красивого мужчины с волевым лицом - я уже знала, что это мой отец.) Арестовали соседку по квартире - Томочку Рихтер (мама поддерживала оставшуюся одинокой Елену Николаевну Рихтер, пережившую свою дочь на двадцать лет). Затем арестовали Глеба Крамаренко - мужа самой близкой из двоюродных сестер - Лиды Поповой. Сама Лида, когда ее стали принуждать к публичному осуждению мужа, "врага народа", выложила на стол партбилет и сумела избежать ареста лишь потому, что в ту же ночь, взяв за руку шестилетнего сына, без всяких вещей уехала из дома в глухую провинцию. Арестовали коллегу и соавтора мамы Л.Майданника, а уже набранную книжку учебник по трудовому праву - рассыпали. Младший брат узнал, что в Рыльске вторично арестован отец. Арестовали и тут же расстреляли первого мужа Натальи Васильевны - И.С.Кутякова. Самой Наталье Васильевне повезло: в сентябре 1936 г. ее направили директором школы в Монголию, и она до 1939 г. прожила в Улан-Баторе. Мама говорила, что не понимает, как судьба уберегла ее и братьев. Ареста ждали каждый день.

Мама вспоминала, как один знакомый, встретив ее на улице уже после 1956 г., рассказал, что ему выбили на Лубянке пять зубов за то, что он отказался "вспомнить", чей это номер телефона Б-3-50-48 с инициалами С.К. в его записной книжке. Мама очень удивилась: "Чего здесь было скрывать? Ведь они сами легко могли узнать, что это мой телефон". Он ответил: "Ну как же ты не понимаешь, им важно было, чтобы я сказал, чей это номер, чтобы я назвал твое имя".

В 1939 г. Софья Васильевна полностью перешла на преподавательскую работу в Коминтерновский учебный комбинат. Причины перехода были материальные: трудно было содержать дочку и мать, которая никогда не получала пенсию. Но уволиться с работы в то время было сложно, ее не отпускали. Пришлось воспользоваться знанием законов. 2 сентября начинались занятия в комбинате, и вот 1 сентября 1939 г. в трудовой книжке Каллистратовой появилась запись: "Уволена из консультации на основании постановления СНК СССР, ЦК ВКП(б) и ВЦСПС от 27 декабря 1938 года за опоздание на работу на 55 минут". Смысл этого опоздания понятен, если учесть, что Софья Васильевна всегда была предельно точным и обязательным человеком. А через несколько месяцев был введен новый порядок, по которому за опоздание больше чем на двадцать минут уже полагался срок от 1 до 3 лет.

Война

В конце июня 1941 г. занятия в Коминтерновском комбинате прекратились, всех преподавателей уволили. Софья Васильевна снова пошла работать юрисконсультом, в ЦК Союза станкоинструментальной промышленности. Я и моя двоюродная сестра Римма уже 8 июля были эвакуированы из Москвы с детьми сотрудников Музея Ленина, в библиотеке которого работала жена старшего брата Софьи Васильевны. Отправляли нас налегке, в полной уверенности, что к сентябрю вернемся. Привезли на Урал, в город Шадринск, где мы, "маменькины дочки", оказались в тяжелых условиях "деткомбината". Помню какое-то здание, похожее на барак, узкие койки, на которых спали по трое, быстро появившееся "право сильного". Через месяц к нам приехала Риммина мама, ожидавшая в то время второго ребенка, и забрала нас "на квартиру" - в порядке уплотнения.