Ги Бретон - Наполеон и женщины

Эти подробности усилили мою тревогу. Я отослала камердинера, вошла в спальню мужа и, глядя на его кровать, зарыдала при мысли о том, что человек, который мог бы мирно спать здесь, сейчас, может быть, умирает совсем молодым из-за женщины, которой не дано было оценить ни его сердца, ни достоинства".

Страхи мадам Жюно не были рождены ее фантазией.

Напротив…

В пять часов утра, Лаура, распростертая на кровати, во власти глубокого отчаяния, услышала какой-то звук. Она подняла голову и увидела посреди комнаты своего мужа — он бесшумно поднялся по потайной лестнице. Увидев его, пишет она, я была так счастлива, что не сделала ему ни единого упрека. Я бросилась ему на шею и, обвив его руками, целовала его щеки.

Он прижал меня к себе, наши рты соприкоснулись. Его страстный поцелуй вдруг напомнил мне о моих страданиях. И теперь он хотел… Ах, боже мой! Как порывисто я отскочила от него… Он не питался меня удерживать.

— Почему Вы не спите так поздно? — нежно спросил он меня. — Это неблагоразумно.

Он покраснел и положил руку мне под сердце, чтобы почувствовать движение своего ребенка; бедный крошка, показалось мне, с радостью узнал отцовскую руку.

— Лаура, — грустно сказал он мне, — ты заслуживаешь лучшей участи.

Я положила ему голову на грудь и плакала уже не так горько.

Жюно заметил, что положение улучшилось, и решил закрепить свои позиции. Взгляд его стал даже несколько игривым, и он попросил:

— Лаура, докажи мне, что ты меня прощаешь!

— Я хотела бы…

Тогда он снова попытался подвести жену к постели.

«На этот раз, — пишет мадам д'Абрантес, — я оттолкнула его менее резко, но столь же решительно».

Губернатор Парижа понял, что его попытка преждевременна. Он снова принял мрачный вид, стал ходить по комнате из угла в угол, ударил себя кулаком по голове и, подойдя к Лауре, твердо сказал:

— Я должен все тебе объяснить, от этого зависит наше будущее счастье…

Но объяснение он отложил назавтра…

Обменявшись нежными поцелуями, супружеская пара разошлась каждый в свою спальню. Наутро Жюно отвез свою супругу в замок Ренси (великолепное имение, принадлежавшее некогда герцогу Орлеанскому), где она должна была жить в отсутствие мужа. Там они сели в небольшую прогулочную коляску и поехали в окрестный лес. Свои интересные откровения губернатор Парижа хотел преподнести супруге наедине.

Послушаем ее лихорадочный сбивчивый рассказ об этой сцене:

"Александр был крайне взволнован. Делая мне свое признание, он все более возбуждался. Приступив к рассказу с самым благородным доверием ко мне, он признал, что причинил мне немало горя, обвинял себя в жестокости.

Имя, которым мадам Жюно звала своего мужа (его настоящее имя — Андош).

Он рассказал мне все без утайки. Но он представил мне доказательство — письменное доказательство — преследование, которому подвергался и перед которым даже ангел не устоял бы.

— Да, она мне нравилась, — говорил он, — но сердце мое не было затронуто… Она красива; она принцесса, сестра моего повелителя. Все это было соблазном. Я потерял голову, и мое увлечение сделало несчастной тебя, а может быть, и меня самого. В каком состоянии ты была вчера? Н я виноват в этом! И для кого я пожертвовал бы своей женой, своим ребенком! Ведь ты не пережила бы меня, если бы я погиб…

— Если бы ты погиб! — вскричала я, бледнея от ужаса.

Он молча вынул из-за отворота мундира записку и отдал мне.

И я увидела неряшливый почерк принцессы, узнала ее безграмотный стиль. Я прочитала:

«Я не могу смириться с мыслью, что мы расстаемся без последнего рандеву. Если Вы не приедете, дома Вас замучат слезами и жалобами. Оставьте ее и приходите к Вашей Каролине. Так же, как всегда. Двери будут отперты. Но не забудьте взять пистолеты — думаю, не надо объяснять, почему это необходимо».

Первые строки вызвали у меня только брезгливость к этой женщине, как всегда обуянной чувственностью. Но последние строки!.. Она требовала этого свидания, прекрасно понимая, что подвергает смертельной опасности и жизнь своего мужа, отца своих детей, и жизнь любовника, которого она будто бы страстно любила… Меня и сегодня охватывает дрожь, когда я вспоминаю эти строки… Александр взял меня за руку и продолжал свой рассказ.

Едва он вошел в ее комнату, она вынула из его карманов пистолеты и проверила, заряжены ли они; потом своей хорошенькой ручкой извлекла из ножен превосходный турецкий кинжал, который Александр всегда брал с собой, если выходил ночью. Проверив пальчиком остроту лезвия, она отпустила «милую шутку» что, дескать, Мюрата есть чем встретить, ежели он вздумает явиться…