Олег Платонов - Жизнь за царя (Правда о Григории Распутине)

- Правда ли, Григорий Ефимович, что вы намерены принять на себя сан священства? - спросил я.

- Нет, это неверно, - последовал ответ, - и я, право, не знаю, кем и с какой целью был пущен этот слух". Коснувшись затем тех статей, которые появлялись в столичной печати, корреспондент "Ялтинского вестника" также спросил:

- В петербургских газетах на днях были нaпeчатaны заметки о том, что вы, Григорий Ефимович, намерены в скором времени выступить в печати с какими-то сенсационными разоблачениями. Правда ли это?

- Нет, неправда... Я далек от всяких выступов... Да и на что мне это.52

Незадолго до покушения почитатели Распутина, встревоженные слухами о готовящемся покушении, уговаривают его принять меры или по крайней мере приобрести пистолет.

- Я не городовой, - ответил Распутин, - и носить оружие смерти дело не мое. Оружие мира, а не смерти должен носить я. Смерти не боюсь. Напротив, буду рад, что Господь Бог прекратит мои земные страдания. Конечно, приятнее умереть не от руки злодея, да и вряд ли, чтобы кто-нибудь мог поднять на меня свою руку.

Вместе с тем готовящееся злодейство он по-своему предчувствовал и говорил своим почитателям:

- Чувствую, что вскоре придется пережить опасную болезнь, но я не боюсь. Господь страдал больше за наши грехи, так почему же и мне не пострадать за свои.53

ПОКУШЕНИЕ НА УБИЙСТВО

Распутин, конечно, заблуждался, когда говорил, что не найдется человека, способного поднять на него руку. Он рассуждал по себе - "Если любишь, не убьешь". Но в России того времени была масса людей, живших не любовью, а ненавистью, и прежде всего ненавистью к исторической России и ко всем, кто ее поддерживал. Больше всего их было в образованном обществе, которое в значительной своей части одобрило кровавый бандитский террор революционеров. Акции убийства, как правило, не осуждались, а считались вполне приемлемыми способами борьбы с представителями "реакции и мракобесия". Как это ни странно, значительное число убийц-террористов вышло из среды священнослужителей и людей, считавших себя близкими к Церкви. Дух ненависти проникал в самые глубины национальной жизни, парализуя духовные идеалы Святой Руси.

В те тревожные предвоенные месяцы в России было немало групп людей, мечтающих о физической ликвидации Распутина. Своей неуемной деятельностью и близостью к царю Распутин ущемил интересы определенной части высших слоев госаппарата, духовенства и даже некоторых представителей Дома Романовых.

Не в меньшей степени в ликвидации Распутина были заинтересованы силы, втягивающие Россию в мировую войну, - от "военной партии" при царском дворе (прежде всего Великого князя Николая Николаевича и Кь) до зарубежных поджигателей будущей бойни, от революционных кругов, мечтающих о разрушении России (Ленина и Кь), до масонских членов Государственной думы (Гучкова, Керенского и Кь). Каждый из этих сторонников войны помнил роль Распутина в балканских событиях, убедившего царя не участвовать в военных действиях.

Поэтому нити заговора на жизнь Распутина неизбежно тянутся к одной из этих сил.

Первая попытка физического устранения Распутина предпринимается еще в 1912 году. "В последние месяцы моего директорства при Н.А. Маклакове, пишет Белецкий, - когда августейшая семья находилась в Ливадии и Распутин был вызван в Ялту, от Ялтинского градоначальника, покойного генерала Думбадзе, пользовавшегося особым расположением Государя и бывшего под большим воздействием генерала Богдановича (входившего в ближайшее окружение В.к. Николая Николаевича. - О.П.), который протежировал Думбадзе, мною была получена шифрованная телеграмма с надписью "лично" приблизительно следующего содержания: "Разрешите мне избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту". Расшифровал эту телеграмму работавший в секретарской части департамента полиции А.Н. Митрофанов, посылая мне на квартиру шифровку, предупредил меня по телефону, что телеграмма интересна. Я, подписав препроводительный бланк, послал ее срочно с надписью: "В собственные руки Н.А. Маклакову" - и затем по особому - для разговоров только с министром - телефону спросил его: не последует ли каких-либо распоряжений, но он мне ответил, что "нет, я сам". Какие были посланы указания Думбадзе и были ли посланы, я не знаю, но приезд в сопровождении филеров состоялся без всяких осложнений. Этой телеграммы в деле нет, так как Н.А. Маклаков мне ее не возвратил, а Митрофанов по расшифровке порвал подлинник..."