Ги Бретон - Наполеон и Мария-Луиза

Эта самая госпожа де Ш. лежала на полу у ног принцессы, а та поставила обе ступни на обнаженную грудь своей придворной дамы. Не могу передать, как велико было мое возмущение. Сама же госпожа де Ш. была, казалось, рождена для сего позорного положения и совершенно не смущалась.

Префект, присутствовавший при этом, не удержался и заметил госпоже де Ш., что лежать так, очевидно, очень утомительно.

На что она ответила совершенно спокойно:

— О нет, месье, я уже привыкла!

Я сидела рядом с госпожой Боргезе и не могла оторвать глаз от омерзительного зрелища, с трудом удерживаясь от смеха при виде голой ноги на горле фрейлины.

Принцесса спросила, нравится ли мне это зрелище и что вообще я предпочитаю.

— Трагедию, — ответила я.

— Я тоже, — поддакнула госпожа де Ш. — Я люблю трагедию, потому что она возвышает душу.

Голос ее, искаженный тяжестью ноги госпожи Боргезе, делал эту фразу еще более смешной и нелепой. Давясь от смеха, я поторопилась уйти… Много раз бывая у Полины, я наблюдала «под ее ногой» и других дам».

Путешествуя, Полина вела себя еще более непристойно. Послушаем Максима де Вильмаре: «Когда у принцессы сильно замерзали ноги, ей (госпоже де Шамбодуэн) приходилось принимать совершенно неприличные позы, чтобы Полина могла засунуть ноги в тепленькое местечко»

Впрочем, очень скоро поведение Полины стало еще более эксцентричным…

Октябрьским утром 1807 года в парке виллы в Эксан-Провансе, тесно обнявшись, прогуливалась молодая пара, целовавшаяся на каждом шагу. Они так откровенно ласкали друг друга, что было совершенно ясно, какое страстное желание владеет обоими. Позади них медленно шли двое мужчин и беседовали о политике.

Тут не было бы ничего странного, если бы двоих из этого квартета не связывали брачные узы, причем случайный свидетель никогда не догадался бы, кого именно.

Полина и граф Форбен были той самой страстной парой, а спутником принца Боргезе был генерал Червони.

Генерал слыл большим весельчаком. Увидев, как Форбен запустил руку за корсаж принцессы, он повернулся к Боргезе и заметил со смехом:

— Мне кажется, что этот мошенник прикасается к «плодам», принадлежащим вашей светлости…

Принц почувствовал себя жестоко уязвленным. Забыв всякое достоинство, он бросил в ответ:

— Пусть моя жена благодарит Бога за то, что она сестра императора. Иначе я бы уже давно примерно наказал ее!..

У принца пропало всякое желание гулять, и он предложил вернуться в дом.

Четыре дня спустя Наполеон, проинформированный принцем о похождениях своей сестры, отослал господина де Форбена на границу с Испанией…

Полина была в отчаянии. Чтобы забыться, она переехала в Ниццу, в роскошный дворец, выходивший парком прямо к морю. Однако через несколько дней, как пишет автор «Секретной хроники», «ей захотелось потешить мохнатку». Она просмотрела список своего «резерва», вспомнила об одном итальянском композиторе, с которым познакомилась в Париже, и пригласила его провести несколько дней у нее во дворце.

Музыканта звали Феликс Бланджини, и он был безумно влюблен в Полину. Получив письмо, он издал вопль радости, захлопнул крышку рояля (он был очень аккуратен и педантичен), собрал ноты своих последних романсов и сел в карету.

Пока итальянец ехал в Ниццу, принцесса утоляла нетерпение со своими лакеями-савойярами, которых предпочитала не за знание этикета, а потому, «что они были щедро одарены природой».

Когда приятельницы позволяли себе неодобрительно отзываться об этих связях, унижающих достоинство сестры императора, Полина только пожимала плечами:

— У всех Бонапартов, — отвечала она, — горячая кровь!

Нельзя не признать, что это было истинной правдой. Анри д'Альмера пишет по этому поводу:

«Сестрам Бонапарт можно было отказать во многом: им не хватало мягкости характера, тонкости ума, умеренности во властолюбии и жажде титулов, но трудно отказать им в пылком темпераменте. В этом они превосходили всех окружающих — так проявлялся их гений.

Удивительную судьбу брата они воспринимали просто как лишнюю возможность удовлетворить свои любовные запросы. Сделать это было непросто, хотя в распоряжении девиц находилось так много солдат и офицеров. Тьебо свидетельствует — а он наблюдал сестер вблизи — и делает это с прямотой солдата, не умеющего приукрашивать истину: «Можно предположить, что вся императорская гвардия не смогла бы не то что удовлетворить их, но хотя бы успокоить ненадолго». А ведь императорская гвардия состояла из отборных частей.