Ги Бретон - Наполеон и Мария-Луиза

Убийство герцога Беррийского лишило Бурбонов прямого наследника. Следовательно, ни Людовик XVIII, ни граф д'Артуа не имели более возможности продолжить свою династию. Все взгляды обратились, таким образом, на животик герцогини Беррийской, которую ее супруг оставил «в ожидании счастливого события».

Итак, в то время как легитимисты воссылали страсгные молитвы о рождении мальчика, орлеанисты, республиканцы и бонапартисты не менее страстно желали рождения, естественно, девочки:

— Необходимо быть начеку, — говорили они. — Нас могут легко ввести в заблуждение, подменив ребенка при рождении. Потребуем присутствия свидетелей.

Король дал свое согласие на эту формальность, которая вскоре явилась причиной невероятной сцены. В 2 часа утра 28 сентября у герцогини внезапно начались роды, хотя их наступления ожидали не ранее, чем через несколько дней. Это событие вызвало необычайное смятение. Сначала послали за доктором Денё. Бедняга прибыл в парике, надетом набекрень, и никак не мог окончательно проснуться.

— Это мальчик, — прокричала ему Мария-Каролина. — Но не делайте пока ничего! Я хочу, чтобы все увидели моего сына, пока еще он связан со мною узами природы. Оставьте его лежать на простынях рядом со мной, как он и лежит, и скорее пригласите свидетелей.

Мадам де Гонто, ее компаньонка, втолкнула в комнату одного из лакеев.

— Вот вам свидетель!

Герцогиня отрицательно покачала головой:

— Этот лакей не может быть свидетелем, — сказала она, — потому что он служит в моем доме. Скорее же! Бегите за другими свидетелями!

Фрейлины бросились к дверям и вскоре возвратились, приведя с собою некоего бакалейщика по имени Лэне, который стоял в карауле, младшего лейтенанта и сержанта гренадеров. Трое мужчин оцепенели при виде представшего их глазам совершенно необычного зрелища — молодой роженицы и младенца — и не осмеливались переступить порога комнаты.

Мария-Каролина поторопила их:

— Входите же, господа, входите! Вы будете свидетелями, что родился принц и что пуповина еще не перерезана.

Покраснев до корней волос, мужчины поклонились и что-то пролепетали в ответ.

— Теперь мне нужен официальный свидетель, — объявила герцогиня. — Пошлите за маршалом Сюше.

Старый соратник Наполеона прибыл в половине третьего, преклонил колени и объявил, что дитя истинно принадлежит герцогине Беррийской и что оно — мужского пола.

Только после этого заявления доктор Денё получил разрешение перерезать пуповину…

Рождение герцога Бордосского, которого прозвали «дитя чуда», переполнило радостью сердца мадам дю Кайла и ее друзей.

Получив теперь уверенность в том, что будущее династии обеспечено, фаворитка принялась укреплять свои позиции при короле. Она не брезговала даже и не очень похвальными средствами. Так, она удовлетворяла болезненное пристрастие Людовика XVIII к непристойным историям и каждый день навещала короля с новым запасом пикантных анекдотов, слушая которые, толстый монарх испытывал наслаждение.

В мае 1821 года мадам дю Кайла поведала королю о том, что приключилось с некоей мадам де С., супругой известного адвоката. Эта история позволила Зоэ подняться еще немного выше в глазах короля.

Вот эта история:

«Мадам де С., — пишет де Жюстин, — получила в дар от природы безудержный любовный темперамент, что сделало из нее одного из тех демонов алькова, каких даже и самые могучие мужчины не в состоянии насытить. Муж ее, с трудом несший бремя возложенных на него обязанностей, взывал к Небесам, чтобы ему в помощь был послан соперник, дабы облегчить ему супружескую жизнь. Однако красавица была верной женой, и бедняга адвокат, принужденный каждую ночь вести бой с превосходящими силами противника, сох от изнурения, засыпал над своими бумагами и терял клиентуру».

Итак, весна 1821 года оказала на «вибрировавшие, как натянутая струна, нервы» мадам де С. совсем особенное действие. Совершенно обезумевшая, она иногда среди бела дня вбегала в кабинет своего мужа, выставляла находившихся там клиентов, запирала двери, располагалась на канапе и умоляла г-н де С. «набить печурку дровами», по выражению того времени.

Муж, еще за минуту до этого обсуждавший какой-нибудь вопрос судебной процедуры, был вынужден заниматься тем, что Наполеон вовсе не предусмотрел в своем Кодексе. И хотя он и делал это, ни в чем не упрекая свою супругу, потому что любил ее, все же, не прерывая своих трудов, время от времени озабоченно поглядывал на стенные часы.