Ги Бретон - От Анны де Боже до Мари Туше

Соглядатай выказал некоторое недовольство:

— Ну, не безобразие ли, — воскликнул он, — что в такой час факелы все еще не погашены!

И хлопнув дверью, Жаме поспешил к дофину доложить о том, что видел. Людовик был человеком впечатлительным. Сочтя себя одураченным, он превратил дальнейшую жизнь супруги в сплошной кошмар.

Время от времени, однако, ее волнующая походка действовала на него возбуждающе и «желание на миг гасило гнев». В течение нескольких часов Маргарите казалось, что она перенеслась назад, в тот день, когда он примчался к ней после осады Шато-Ландона. Но наступало утро, Людовик снова становился злым и колючим и, глядя на жену с ненавистью, корил ее за отсутствие детей.

— Я прекрасно знаю, почему их нет, — кричал он, — вы сами просите, чтобы вам помогали избавиться от беременности.

Жаме действительно обвинял несчастную в том, что она ест зеленые яблоки и пьет уксус, чтоб не забеременеть.

Бесконечный поток клеветы, оскорблений, подозрений довел в конце концов Маргариту до состояния глубокой неврастении.

В августе 1444 года она простудилась и слегла в постель. Всем, кто навещал ее, Маргарита говорила, что безумно рада, что заболела, и единственное, о чем она мечтает, это поскорее умереть. При виде подобного отчаяния одна фрейлина со слезами на глазах пыталась внушить ей, что негоже в двадцать лет поддаваться таким мрачным мыслям. Но Маргарита прервала ее:

— Мне очень тяжело выносить ничем не заслуженную клевету. Я могу поклясться спасением души, что не совершала того, в чем меня обвиняют, и даже не помышляла об этом.

А несколько дней спустя ее охватил новый приступ отчаяния:

— Жаме! Жаме! Вы добились своего: если я умру, то только по вашей вине, только из-за тех лживых обвинений, которые вы на меня возводите.

И, ударяя себя кулачком в грудь, с жаром добавила:

— Клянусь Богом и собственной душой, клянусь крещением, принятым мною в купели, что ничего, дурного своему господину я не сделала.

14 августа юную дофину охватила страшная слабость, 15 у нее началась агония, а 16, прошептав «надоела эта жизнь, не говорите мне больше о ней», она испустила дух.

— Наша супруга скончалась вследствие «злоупотребления поэзией», — сказал Людовик, двусмысленно улыбаясь.

После этого он вышел из комнаты, не выказав ни малейшего огорчения, и тут же отправился в путешествие, чтобы не присутствовать на похоронах, поскольку терпеть не мог ни празднеств, ни прочих церемоний.

* * *

Долгое время Людовика и Карла VII разделяла вражда. В 1445 году, после жесточайшей ссоры, дофин покинул двор, поклявшись возвратиться лишь после смерти отца.

Бедной Маргарите не повезло и после смерти. Историки упрекали ее в легкомыслии, говоря, что любовь к поэзии толкала ее на экстравагантные поступки. Легенда утверждает, что однажды, увидев задремавшего на садовой скамейке старого поэта Алена Шартье, она якобы подошла и поцеловала его в губы. Увидев недоумение на лицах свидетелей сцены, она пояснила:

— Я поцеловала не мужчину, а драгоценные уста, с которых слетало так много острот и целомудренных слов.

Этот анекдот, повторяемый многими историками и авторами учебников, чистая выдумка хотя бы потому, что А. Шартье умер в 1434 году, когда Маргарите Шотландской не было и трех лет.

Ждать этого пришлось долгих шестнадцать лет, и чтобы как-то справиться со своим нетерпением, он время от времени подыскивал себе какое-нибудь занятие: то участвовал в очередном заговоре, то где-нибудь сражался. В один из таких моментов, когда делать было совершенно нечего, он неожиданно снова женился.

И вот 22 июля 1461 года, когда Людовик находился у своего дяди, в провинции Эно, ему сообщили, что король «отошел в мир иной».

Не дожидаясь, пока новая супруга, Шарлотта Савойская, будет готова сопровождать его, он немедленно отправился в Реймс, где намечалось провести коронацию. Бедной женщине пришлось одолжить у графини де Шароле лошадей и повозки, чтобы выехать вслед за мужем…

После коронации, в окружении четырнадцати тысяч всадников, Людовик XI въехал в Париж, где по этому случаю были устроены грандиозные празднества. Обычно для каждой из символических церемоний, посвященных вступлению нового короля во владение своей столицей, парижане всегда придумывали что-нибудь новое, неожиданное. На этот раз над воротами Сен-Дени, через которые Людовик XI вступал в город, был сооружен корабль, как две капли воды похожий на кораблик, изображенный в гербе Парижа. А когда король со свитой проезжал под аркой, два маленьких ангела спустились с корабля, точно два паучка на ниточках, и возложили на голову монарха корону.