Ги Бретон - Распутный век

Тогда-то м-м де При и пришла в голову мысль… В списке принцесс на выданье на первом листе стояло имя, сразу вычеркнутое в свое время по причине бедности невесты — этой Золушки, дочери Станислава Лещински. Фаворитка сама и внушила тогда герцогу:

польской невестой следует пренебречь. Теперь же она вспомнила свой прежний замысел — извлечь для себя выгоду из того факта, что королева именно ей обязана будет своим высоким положением… Портрет Марии, написанный Пьером Гобером, был представлен королю.

Людовик XV был очарован и объявил Совету, что согласен жениться на Марии Лещинска. В этот же вечер в Виссембург отправили письмо. Кардинал де Роан передал его экс-королю Польши. Прочитав послание, тот в смятении бросился со всех ног в комнату, где жена его и дочь занимались шитьем.

— Встанем на колени, — вбегая, воскликнул он, — и возблагодарим Бога!

— О отец мой, — воскликнула Мария, — вас снова призывают занять польский трон?

— Нет, дочь моя, — ответил Станислав, — небо к нам еще благосклоннее. Вы — королева Франции!

Задыхаясь от переполнившей их радости, Лещински встали на колени, чтобы отблагодарить Бога за оказанную милость.

В течение нескольких недель проект женитьбы короля сохранялся в тайне. Но частые поездки из Версаля в Виссембург и обратно не остались незамеченными, и тайное стало явным. И двор и весь народ закричали о мезальянсе. Писатели, в частности Вольтер, принялись критиковать польскую принцессу. Пошли экстравагантные слухи, рассказывали даже, что у нее два сросшихся пальца и она грешит противоестественной холодностью. Король, безразличный к этой критике, назначил свадьбу на 27 мая. Когорта придворных отправилась в Виссембург, а м-м де При, дабы подчеркнуть бедность Лещински, отправила Марии — Мари в подарок дюжину сорочек (впрочем, у нее их действительно не было)…

В то время как будущая королева Франции готовилась отправиться в Фонтенбло, Флери, забросив все дела, старался дать Людовику XV основы сексуального образования.

Он показывал ему сладострастные картинки и поручил молодому художнику, специализирующемуся в жанре «обнаженной натуры», принести «рисунки этой натуры в действии». Но молодой король проявлял лишь скромный интерес к подобным картинкам… Пришлось идти дальше: нашли неприличную скульптуру — монарху следовало потрогать ее собственными руками, «чтобы не смутиться, когда польская принцесса, такая же невинная и скромная, как н он, окажется в его постели».

Пятого сентября Мари торжественно прибыла в Фонтенбло. Свадебная церемония состоялась в часовне и была столь продолжительной, что юная невеста потеряла сознание.

Вечером пятнадцатилетний Людовик XV оказался наконец, наедине с женщиной. Был ли он застенчивым, неловким, стыдливым? Кажется, нет, — судя по письму, которое на следующий день герцог Бурбонский отправил Станиславу Лещински. Вот оно: «Имею честь сообщить Вашему Величеству деликатные подробности, о которых следует хранить молчание. Они убедят Вас в том, что я осмелился в Вашем присутствии утверждать, — королева бесконечно мила королю; это не придворная лесть. Да позволено мне будет довести до сведения Вашего Величества, что король, приняв участие в развлечениях и фейерверке, отправился в спальню королевы. Ночью он семь раз доказал ей свою нежность. Как только король изволил встать, он послал доверенное лицо, и оно мне это и передало. Когда я вошел к королю, он сам повторил мне переданное, описывая удовольствие, доставленное ему королевой» <���Письмо герцога Бурбонского хранится в национальном архиве, в разделе «Исторические памятники»>. Итак, после долгих уверток Людовик XV неплохо начал свою карьеру… Что же касается м-м де При, то она спокойно могла смотреть в будущее: маленькая королева познала блаженство, за которое она всегда будет ей благодарна…

Восхитительный медовый месяц Людовика XV и Мари в Фонтенбло длился целых три месяца.

Король, побуждаемый рано проснувшейся и долго сдерживаемой мужественностью, каждый вечер отправлялся на половину королевы и совершал с нею подвиги, отзвуки которых приводили в восторг придворных дам и камердинеров, толпящихся за дверью.

Наутро благодаря этим внимательным наблюдателям по всему дворцу пролетали два небольших, но полных смысла слова. Герцоги, маркизы, герцогини, все придворные, встречаясь, говорили друг другу: «Шесть раз…», «Семь…», «Восемь…»