Ги Бретон: В кругу королев и фавориток

Это было как раз то время, когда она влюбилась в своего кузена герцога Генри де Гиза, двадцатилетнего белокурого красавца.

Оба темпераментные и лишенные какой бы то ни было стыдливости, они отдавались любовным играм там, где их настигало желание, будь то в комнате, в саду или на лестнице. Однажды их застали даже в одном из луврских коридоров, где «они занимались вселенским грехом…» [4].

Карл IX, который тогда правил, ничего не знал об этой достаточно далеко зашедшей идиллии вплоть до 25 июня 1570 года. В тот день месье дю Гаст разбудил короля в пять часов утра и подал ему письмо. В полусонном состоянии Карл взял письмо и принялся читать. Но сон его как рукой сняло, когда он понял, что держит в руках любовное послание Маргариты герцогу де Гизу. Слова, употреблявшиеся в нем, были так грубы и непристойны, что не оставляли ни малейшего сомнения относительно характера отношений между корреспондентами.

А надо сказать, что король просто ненавидел де Гиза за ум и широкую образованность.

При одной только мысли, что этот фат, придававший столько блеска и без того могущественному Лотарингскому дому, смог соблазнить его сестру, он впадал в настоящее безумие. Не потрудившись даже одеться, он прямо в ночной рубашке помчался к Екатерине Медичи.

— Читайте, — сказал он.

Королева-мать, как всем известно, обладала умом, на редкость предрасположенным к интригам. И там, где Маргарите виделось лишь увлекательное приключение, способное удовлетворить ее желания, флорентинке почудились козни противников. Желая возбудить гнев короля, она заявила, что де Гиз действует под влиянием амбиций, с единственной целью стать в один прекрасный день мужем одной из дочерей Франции.

— Это преступное оскорбление Вашего величества! — воскликнула она.

Гвардейца охраны послали за Маргаритой, и она явилась с заспанными глазами, не понимая, в чем дело. Не успела она войти в комнату, как король и королева-мать набросились на нее. Нанося ей удары ногами и кулаками, они повалили ее на пол, обзывая «кошелкой, мешком для пожитков, чистильщицей трубок»… И тут нельзя не признать, что оскорблять подобными словами дочь короля совершенно недопустимо.

Маргарита вырвалась из их рук с окровавленным носом, распухшим лицом, растрепанными волосами и. изодранной в клочья одеждой. Вид ее был так жалок, что Екатерина перепугалась, как бы вокруг не догадались о том, что произошло, и приняла меры по восстановлению потерь с помощью компрессов и теплой воды. Мало того, она еще целый час сама зашивала порванное платье дочери.

Но если Екатерина удовлетворилась преподанным Маргарите уроком, то Карлу IX этого было мало. Он пригласил своего сводного брата, бастарда Ангулемского, и поручил ему убить герцога во время очередной охоты, намеченной на следующий день.

— Вот тебе две шпаги, — сказал он брату, — одной из которых ты заколешься сам, если завтра не убьешь Генриха де Гиза!

К счастью, Маргарита прослышала про этот дьявольский план, предупредила любовника, и тот остался дома. Несколько недель спустя, желая создать впечатление, что с этой связью покончено, она убедила герцога жениться на Екатерине Клевской, вдове принца Поркена…

Красавец Генрих согласился на эту меру предосторожности с тем большим послушанием, что втайне он уже давно был частым гостем в постели принцессы…

Во избежание повторения подобных инцидентов следовало как можно быстрее подыскать мужа Маргарите. Королева-мать подумала в связи с этим о сыне Антуана де Бурбона, молодом Генрихе Наваррском, который тогда еще не имел репутации прожженного донжуана, хотя склонность его к этому всем была известна. Жанна д`Альбре, мать Генриха, была предупреждена. Убежденная протестантка, сверхдобродетельная и подозрительная, она презирала женщин, красящих лицо, носила высокие, стоячие воротники и вечно источала какой-то прогорклый запах. Ее очень беспокоило, что придворные нравы могут испортить сына, и потому она попросила передать королеве-матери, что возражает против этого брака.

Екатерина поняла, чего опасается Жанна. Она записала ей полное кротости письмо и пригласила провести несколько дней в замке Шенонсо. «Вам не следует ничего бояться, — убеждала она несколько неуклюже, — потому что я люблю вас и не желаю вам ничего плохого».

Королева Наваррская была задета. В ответ она писала: «Я не знаю, Мадам, почему вы мне сообщаете, что хотели бы видеть моих детей и меня и что совсем не для того, чтобы причинить нам зло; извините меня, если при чтении вашего письма мне захотелось рассмеяться, потому что вы приписываете мне страх, которого никогда не имела и никогда не верила в то, что вы, по словам некоторых, едите маленьких детей…»