Разумеется, родители и другие родственники продолжали оказывать существеннейшее влияние на брачный выбор. Но в связи с темой частной жизни русских женщин представляется примечательным, что по брачным вопросам (о женитьбе или о выдаче замуж) советовались прежде всего с родственницами: старшими дочерьми (как то делал великий князь Иван III Васильевич, рассуждавший в своих посланиях «служебнице и девке своей» — дочери Елене, к тому времени ставшей великой княгиней Литовской и королевой Польской, — о том, «како бы ему пригоже сына женити»; конец XV — начало XVI века), сестрами или матерью («что ты ко мне писала о женихах, кои за Прасковью Андревну говорят, и в том как твой извол будет, сама проведывай. Проси у Содетеля своего милости, чтоб подал тебе приятеля добраго (примечательно отношение современника к выбору мужа для сестры как приятеля для своей матери. — Н. П .). А за князь Осипова сына — как твой извол будет, [но] за таким будучи — не утешиться!» [7] Сборник РИО. Т. XXXV. С. 412; Церетелли Е. Елена Ивановна, великая княгиня литовская, королева польская. СПб., 1898. С. 180; ЖДР. С. 222; И. И. Чаадаев — сестре, А. И. Кафтыревой. Конец XVII в. // Частная переписка. № 166. С. 449.
).
В известной норме древнерусского брачного права XII века — о денежном штрафе в пользу митрополита, «аще девка восхощет замуж, а отец и мати не дадят» — можно увидеть и своеобразное проявление женской индивидуальности, и поддержку законом браков по взаимному согласию, и само по себе стремление девушек непременно состоять в браке, даже если родители еще не подыскали хорошей, с их точки зрения, «партии». Формула «аще девка захощет замуж» (ср. в памятниках XVII века — «дошедши в совершенный возраст, восхотеста в законное сочетание мужеви ся вдати») наводит на размышления о мотивации подобного поведения со стороны женщин. Вероятно, с утверждением венчального брака вступление в него стало превращаться для человека (и женщины прежде всего) в «норму жизни». Этому немало способствовала церковь, смягчившая к XV–XVI векам первоначальные аскетические требования и направившая усилия на обоснование нравственности венчального брака. В середине XVII века староверка Ф. П. Морозова, отказавшаяся от «мирскых радостей», не желала подобной судьбы сыну и смотрела на него не как на потенциального монаха, а как на обычного человека, которого «годно ему, свету (то есть Господу. — Н. П .) сочетать законным браком, как ему время будет», и надеялась, что «Бог подаст сыну супружницу на Спасение». [8] ПоБЖС. С. 153; Ф. П. Морозова — Аввакуму. 1669 г. // ПЛДР. XVII (1). С. 585.
Обидное прозвище «вековуша» в отношении незамужних «дев» существовало издавна: в народе считалось, что не выходят замуж лишь физические и моральные уроды. Как крик о помощи звучит челобитная одного москвича, жившего в XVII веке, с просьбой пожаловать небольшую сумму, чтобы выдать замуж пятую «дочеришку», на которую после выдачи замуж старших сестер не осталось «имениа» на приданое. Автор челобитной сформулировал свою просьбу коротко и без бюрократических штампов: «Человек я бедной, богат [только] дочерми». [9] МосДиБП.№ 50. С. 67 (1649 г.); ср. та же просьба: МосДиБП.№ 125. С. 113 (1685 г.).
Многие присловья и пословицы XVII века также свидетельствуют о том, что девичеству всегда предпочитался брак и самая худая «партия» казалась неизменно привлекательнее унизительной участи старой девы («Без мужа жена — всегда сирота», «Жизнь без мужа — поганая лужа», «Вот тебе кокуй (кокошник, кика, головной убор „мужатицы“. — Н. П .) — с ним и ликуй!» [10] Богаевский П. М. Заметки о юридическом быте крестьян Сарапульского уезда Вятской губернии // Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения России. Вып. 1. М., 1889. С. 12; Желобовский А. И. Семья по воззрениям русского народа, выраженным в пословицах и других произведениях народно-поэтического творчества // Филологические записки. Воронеж, 1892. С. 13; Снегирев. С. 83.
). Косвенное упоминание о возможности семейных драм, инспирированных девичьими «хотениями», содержит упоминание в «Уставе князя Ярослава Владимировича» ситуаций, при которых девушка могла решиться на самоубийство из-за брака поневоле или же казуса «аще девка захочет замуж, а отец и мати не дадят».
Казалось бы, с утверждением договорного брака право выбирать своего «суженого» и, следовательно, возможность повлиять на дальнейшую семейную жизнь оказалось для девушки урезанным. Однако свидетельства говорят о многообразии житейских ситуаций, связанных с замужеством и подчас неожиданными пожеланиями и решениями новобрачных. Известно: ранние (XII век) договоры о помолвке с указанием размеров приданого включали определение размеров неустойки лишь в том случае, если свадьба расстроится по вине ветреника-мужчины. С XVI же века появилась и формула взыскания неустойки с родственников несогласной на брак невесты. Разумеется, родные старались не допустить таких инцидентов. Редкий случай неожиданного своеволия невесты, проявившегося буквально накануне «решающего дня», рисует группа актов, связанных с замужеством княжны Авдотьи Мезенцевой, воспитанницы богатой бабушки Марфы (начало 1560-х годов). Марфа, безмерно любя внучку, продала два села, чтобы выплатить неустойку обрученному с Авдотьей жениху, за которого влюбившаяся в другого внучка отказалась выходить замуж. «И я, Марфа, заплатила ему 500 рублев слез ее ради», — сообщила Марфа в своей духовной, объясняя «исчезновение» из семейного имущества значительной его части. Любопытно, что народный обычай «отдаривания» пострадавшего от отказа невесты жениха (как правило, караваем) существовал издавна и сохранился в текстах посадских повестей. Например, в «Притче о старом муже и молодой девице» XVII века концовка такая: «Младому девица честь и слава, а старому мужу (мужчине. — Н. П .) — коровай сала» — то есть откуп. [11] Кобрин В. Б. Опыт изучения семейной генеалогии // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XIV. М., 1983. С. 50–60.; ПоСМиМД. С. 448.
Читать дальше