Наталья Пушкарева - Частная жизнь женщины в Древней Руси и Московии. Невеста, жена, любовница

Православная идея «воспитания работой» не противоречила народной традиции, которой была свойственна поэтизация труда. Если в православных текстах труд часто подразделялся на престижный «мужской» (пахота, строительство) и не столь престижный «женский» (приготовление пищи, уход за скотиной, ткачество [62] Попытка Феодосия Печерского выполнить женскую работу — испечь просфоры — встретила осуждение его матери, прогнавшей будущего святого от печи. См.: Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911. С. 16–17. ), то народная традиция уважала любой труд в равной степени. В фольклорных и письменных источниках часты упоминания мужчин, занятых приготовлением пищи, и женщин, выполняющих «мужскую» работу. Такие сведения есть и в Русской Правде (в статье о вдовах, вынужденных пахать, чтобы выплатить подати), и в сказках, и в пословицах, и в этнографических описаниях конца XVIII века. Посетивший Россию в конце XVII века посол Рима в Москве Я. Рейтенфельс вообще отметил, что «женщины трудятся на полях гораздо более, чем мужчины». [63] Русская Правда. Подг. текста А. А. Зимина// ПРП. Вып. 1. С. 42; Пушкарев Л. Н. Труд как основа общественно-социальных идеалов в традиционной волшебной сказке // Русское народно-поэтическое творчество. М., 1953. С. 127–150; Миненко. С. 102; Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII — первая половина XIX в. Новосибирск, 1975. С. 71; Рейтенфельс. С. 139.

И все же с незапамятных времен существовали и безусловно женские занятия, и среди них — рукоделие. Не только крестьянки и незажиточные горожанки, но и боярыни, княжны, черницы в монастырях ткали, шили, вышивали. Работами «люботрудниц» царицы Анастасии Романовой (первой жены Ивана Грозного) и царевны Ксении Годуновой (дочери царя Бориса) можно и сегодня любоваться в ризнице Троице-Сергиевой лавры. Не менее известны и прикладные работы знаменитой интриганки середины XVI века Евфросиньи Старицкой, удаленной Иваном Грозным с политической арены в Воскресенский женский монастырь на Белоозере. Для ее неуемной энергии необходим был выход, и потому организация на Белоозере, а затем и в Горицком монастыре знаменитых золототкацких мастерских стала формой сублимации деловой активности княгини. [64] Взаимодействие литературы и изобразительного искусства в Древней Руси. М.-Л., 1966. С. 40; Сообщения Загорского историко-художественного музея. Загорск, 1960. Вып. 3. С. 12–15.

«Хитроручное изрядство» требовало творческого отношения к делу. В отличие от представительниц низших социальных слоев, для которых труд был вынужденной необходимостью, женщины привилегированных сословий занимались «ручным делом» не по экономическим мотивам. Для них неспешное и несуетное вышивание и золототкацкое дело превратились в особую форму самовыражения. Трудясь «кождо в своем звании неленостно», знатные аристократки, руководили созданием и сами создавали великолепные произведения прикладного искусства («руками дело честно своими робили»). [65] Барская Н. Образы жен-мироносиц у гроба // Барская Н. А. Сюжеты и образы древнерусской живописи. М., 1993. С. 114–115. Так возникали образы, полные умиротворенности и спокойствия, выражавшие проникновенное понимание их исполнительницами идей христианской дидактики (в литературе таким образом была «тихо» ткущая Феврония, перед которой «заец скача»; в золототкачестве — образы «жен-мироносиц», в которых отразилась идея женской преданности, любви и веры). [66] Полоцкий С. Труд // Полоцкий С. Избр. соч. Подг. текста И. П. Еремина. М.; Л., 1953. С. 15; Его же. Обед душевный. М., 1681. Л. 306об. — 307.

К середине XVII века в русской литературе появились героини, поведение которых оказалось окрашено новыми красками «живства» и «подвижности». [67] Демин А. С. Активность литературных героев и деловая жизнь России второй половины XVII в. // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. С. 190–195; Успенский А. И. Русский жанр XVII века. Заметки к истории русской миниатюры// Золотое руно. 1906. № 7–9; Его же. К истории русского бытового жанра // Старые годы. 1907. Июнь; Михайловский Б. В., Пуришев Б. И. Очерки истории древнерусской монументальной живописи со второй половины XIV до начала XVIII века. М.; Л., 1941. С. 90. Это изменение отчасти прослеживается в том, как стало изображаться отношение женщин к работе, причем именно не к мелочным домашним обязанностям, а к деятельности в широком смысле слова. Одна из повестей XVII века утверждает невозможность успешной деятельности, когда «на душе мутитца», «делать ничего не хощет[ца]», косвенно признавая результативность лишь того труда, который превратился в душевную потребность. [68] Памятники старинной русской литературы, изд. Г. Кушелевым-Безбородко. Вып. I. СПб., 1860. С. 447–448. Этой мысли вторила другая повесть, героиня которой «так стала жить и труждаться, что в подивление всем окольным людям», «с великою борзостию, с большим заводом» (побуждением других к таким действиям), и окружающие «дивовались ее великому заводу». [69] Словарь. С. 152; Кузьмина В. Д. Рыцарский роман на Руси: Бова, Петр Златых Ключей. М., 1964. С. 311, 312, 318. В отличие от женских образов, созданных фантазией и мастерством вышивальщиц XV–XVI веков, женские образы русской фресковой живописи XVII века создавались уже в ином ключе, дополняя картину суетного, мимотекущего и многомятежного мира. Лица их перестали быть безучастными и бесстрастными, а сами они оказались «захваченными оживленной деятельностью, находящейся в состоянии движения». Пользуясь языком Сильвестра, наставлявшего домохозяек, женщины середины XVII столетия стали хлопотуньями, которые «сами накако ж, никоторыми делы, опрочь немощи, без дела не были». [70] Михайловский Б. В., Пуришев Б. И. Указ. соч. С. 125; Домострой. С. 41; Ср.: Епифаний. С. 36. Вопр. 27.