Бенедикт Андерсон - Воображаемые сообщества

В принципе, экспансия великих королевств раннесовременной Европы за пределы Европы должна была просто территориально распространить описанную модель на развитие великих трансконтинентальных бюрократий. Но в действительности этого не произошло. Инструментальная рациональность абсолютистского аппарата — и прежде всего, свойственная ему тенденция рекрутировать и продвигать людей по службе на основании их талантов, а не рождения — работала за пределами восточного побережья Атлантики лишь с очень большими сбоями [158] Разумеется, не следует преувеличивать эту рациональность. Пример Соединенного Королевства, где католиков до 1829 г. близко не подпускали к государственной службе, не уникален. Могут ли быть хоть какие-то сомнения в том, что это долгое исключение сыграло важную роль во взращивании ирландского национализма? .

Американская модель ясна. Например, из 170 вице-королей в испанской Америке до 1813 г. креолами были только четверо. Эти цифры тем более впечатляют, если мы обратим внимание на то, что в 1800 г. в 3,2-миллионном креольском «белом» населении Западной империи (навязанном приблизительно 13,7 млн. туземцев) испанцы, рожденные в Испании, не составляли и 5 %. В Мексике накануне революции был всего один креольский епископ, хотя креольское население этого вице-королевства численно превосходило peninsulares в 70 раз [159] Lynch, The Spanish-American Revolutions, p. 18–19, 298. Из примерно 15 тысяч peninsulares половину составляли солдаты. . Нет необходимости и говорить, что для креола было неслыханным делом подняться на высокий официальный пост в Испании [160] В первом десятилетии XIX века в Испании, видимо, единовре менно проживало около 400 южноамериканцев. В их числе были «аргентинец» Сан-Мартин, который был взят в Испанию маленьким мальчиком и провел там следующие 27 лет своей жизни, поступив в Королевскую академию для благородной молодежи и сыграв выдающуюся роль в вооруженной борьбе против Наполеона, после чего вернулся на родину, услышав о провозглашении ею независимости; а также Боливар, который остановился на некоторое время в Мадриде вместе с Мануэлем Мелло, «американским» любовником короле вы Марии Луизы. Мазур пишет, что он присоединился (примерно в 1805 г.) к «группе молодых южноамериканцев», которые так же, как и он, «были богаты, вели праздный образ жизни и недолюбливали Королевский двор. Чувства ненависти и неполноценности, испытываемые многими креолами к родной стране, взращивали в них революционные порывы». Masur, Bolivar, p. 41–47, 469–470 (о Сан- Мартине). . Более того, препонами были обставлены не только вертикальные паломничества креольских функционеров. Если полуостровные чиновники могли проделать путь из Сарагосы в Картахену, потом в Мадрид, Лиму и опять в Мадрид, то «мексиканский» или «чилийский» креол, как правило, служил лишь на территориях колониальной Мексики или Чили: горизонтальное движение было для него так же ограничено, как и вертикальное восхождение. Таким образом, конечной вершиной его петляющего восхождения, высшим административным центром, куда его могли назначить на должность, была столица той имперской административной единицы, в которой ему довелось жить [161] Со временем военные паломничества стали так же важны, как и гражданские. «У Испании не было ни денег, ни человеческих ресурсов, чтобы содержать в Америке крупные гарнизоны регулярных войск, и в основном она полагалась на колониальные милиции, которые с середины XVIII века были увеличены и реорганизованы». (Ibid., р. 10.) Эти милиции представляли собой сугубо локальные и невзаимозаменяемые части континентального аппарата охраны правопорядка. Они играли все более ключевую роль с 60-х годов XVIII века, когда участились вылазки со стороны британцев. Отец Боливара был видным командиром милиции, защищавшим венесуэльские порты от агрессоров. Сам Боливар, будучи подростком, служил в бывшем подразделении отца. (Masur, Bolivar, p. 30, 38.) В этом отношении он был типичным представителем когорты националистических лидеров Аргентины, Венесуэлы и Чили первого поколения. См.: Robert L. Gilmore, Caudillism and Militarism in Venezuela, 1810–1910, chapter 6 [ «The Militia»], 7 [ «The Military»]. . Между тем, в ходе этого тернистого паломничества он сталкивался с компаньонами-по-путешествию, и у них стало складываться ощущение, что их товарищество базируется не только на особых пространственных границах этого паломничества, но и на общей для них фатальности трансатлантического рождения. Даже если он родился в первую неделю после миграции своего отца, случайность рождения в Америках приговаривала его быть в подчинении у урожденного испанца, пусть даже по языку, религии, происхождению или манерам он почти ничем от него не отличался. И с этим ничего нельзя было поделать: он непоправимо становился креолом. Подумайте только, насколько иррациональным должно было выглядеть его исключение! Тем не менее, в глубине этой иррациональности скрывалась следующая логика: родившись в Америках, он не мог стать настоящим испанцем; ergo [162] Следовательно (лат.). (Прим. пер.). , родившись в Испании, peninsular не мог стать настоящим американцем [163] Обратите внимание на трансформации, которые принесла независимость американцам: иммигранты первого поколения стали теперь не «высшими», а «низшими», т. е. людьми, в наибольшей степени оскверненными фатальным местом рождения. Подобные инверсии возникают и в ответ на расизм. «Черная кровь» — позорная примесь негритянской крови — стала при империализме рассматриваться как безнадежно оскверняющая всякого «белого». Сегодня, по крайней мере в США, «мулат» стал достоянием музеев. Малейший след «черной крови» делает человека неоспоримо черным. Ср. с оптимистической программой расового смешения Фермина и с его полным пренебрежением к цвету ожидаемого потомства. .