Артем Драбкин - 22 июня. Черный день календаря

Вспоминает Т. А. Иванова:

«Мне было десять лет, когда началась война. Мы жили в Анапе на улице Нижегородской, это сейчас улица Сабурова. Было воскресенье. Я с подружками пошла в кино. Кинотеатр „Спартак“ стоял на месте санатория „Голубая волна“. Мы пришли в кинотеатр, еще до сеанса спустились к морю и в лодке я нашла пистолет. Я подумала, что это игрушка, взяла его, а он тяжелый. Я испугалась и бросила в воду. Это было, как знамение…

Почему мне попался этот пистолет? Я закричала подружкам, они подбежали. Мы его попытались достать — вода чистая была, тихо, но не смогли. Побежали в кинотеатр, и там нам объявили, что началась война. Я прибежала домой, сказала папе. Папа уже знал, что началась война. Бомбили Киев, Севастополь. Я ему говорю: „Ой, хоть бы одна бомба упала у нас, мы бы посмотрели, что это такое“. Он говорит: „Если хочешь посмотреть, то посмотри на снаряд“. А у нас был во дворе турецкий снаряд. Он наполовину в землю ушел, а донце торчало. Папа там всегда колотил какие-то металлические детали, а я на нем орехи била. Потом он повел меня в музей на улице Пушкина, где сейчас „Луч“. Там мы смотрели на круглые снаряды, бомбы. Из чего они были сделаны, не помню. Были там длинные снаряды, он мне все это показал и сказал, что это очень страшно».

Вспоминает Н. П. Овсянников:

«Война началась очень буднично. Не так, как я вижу в кино. Может быть, где-то было так, но у нас нет. Буквально 22 июня мы с товарищами купались на пляже, идем домой. В 2 часа дня. Где Дом совета ветеранов, был городской радиоузел, такой одноэтажный дом на высоком цоколе. Что такое?! Человек 40–50 стоят у окна радиоузла, на подоконник выставлен громкоговоритель. Кто-то ведет доклад, речь какая-то. Мы остановились, спросили. „Началась война! Выступает Молотов“. И мы услышали только концовку его выступления. Так я впервые услышал о войне. Мы сразу в ОСАВИАХИМ. Начальник ОСАВИАХИМа кому-то звонит, ему звонят. Пошла такая суматоха, он говорит: „Ребята, пойдемте со мной в городской совет“. Пришли на второй этаж, там начальник. Он говорит: „Надо населению города объявить, что началась война. Чтобы люди знали, что началась война“. Может быть, это странно слушать. Такая тогда жизнь была. Я жил с семьей по улице Кирова. На весь квартал от Черноморской до Серебряной были две радиоточки — у меня в доме и у соседа через 3–4 двора. Поэтому неудивительно, что он говорит о том, что надо оповестить население о начале войны. Открыл шторку, за которой на стене висела карта города. Разделил каждому по улице: „Ходите и говорите, что началась война“. Я пошел с товарищем, с Федей Кравченко. Вот так заходим в пустой двор и кричим: „Хозяин!“ — „Что вы хотите?“ — „Подойдите сюда. Вы не слышали, что началась война?“ — „Нет“. — „С Германией. Нас обязали всех оповестить и вас втом числе, чтобы вы соблюдали светомаскировку. На ночь все окна зашторить, чтобы нигде не просвечивался свет“. — „Зачем?“ Разъясняем, чтобы не бомбили. Так мы прошли несколько кварталов, объявляли о начале войны».

Вспоминает С. С. Фаткулина:

«Когда началась война, это была такая страшная картина! Сразу скакали конные и сообщали о том, что началась война. Призывной возраст пошел в военкомат. Я помню большое количество людей, которые шли в военкомат. Потом Волга, — и на пароходы грузили уходящих на фронт. Вы знаете, все стояли на берегу, и вся Волга плакала».

Вспоминает Г. С. Шишкин:

«Я с 1924 года. Родился в Москве. Летом 41-го уехал в село Воронежской области, где жили дедушка и бабушка, на каникулы. Объявление о начале войны я услышал, когда шел вместе с мамой и бабушкой в магазинчик, что находился в центре села. Я всегда ходил с ними, поскольку рядом с магазином был турник, самодельные брусья, на которых я тренировался, пока они делали покупки. В то время как-то было принято среди молодежи хвастаться тем, кто больше подтянется, быстрей пробежит, дальше заплывет… Жара стояла страшнейшая! Зной, все как будто вымерло — ни звука, ничего, такая тишина. И вдруг из репродукторов, что висели на столбах, слышим речь Молотова, объявившего о начале войны. Поднялся вой, деревенские бабы плачут, собаки залаяли, завыли, беготня сразу началась. Вот этот шум у меня в памяти остался… Я-то думал: „Чего они плачут, когда радоваться надо? Сейчас быстро разобьем фашистов!“ Так воспитаны были… Мы, школьники, сразу побежали в военкомат. Военком говорит: „Рано, ребята, надо закончить 10 классов“».

Вспоминает И. К. Саморуков:

«И когда вдруг 22 июня утром без нескольких минут двенадцать вдруг прозвучало по радио, мы все услышали, что предстоит выступление Молотова, у меня сразу екнуло сердце. Я понял, что напала Германия. Тогда я и другие мальчишки выбежали на улицу. Там стояли мощные динамики радио и уже собирался народ. Все, затаив дыхание, ждали, что скажет Молотов. И вот Молотов начал свою речь. Сказал что-то вроде: „Сегодня в четыре часа утра германская армия на протяжении всего фронта от Балтийского до Черного моря перешла границу и пошла в наступление…“ И как раз было воскресенье, многие собирались за город. Тогда дач не было у людей, а в воскресенье все ехали за город с вещами, с гамаками. Вся толпа, двигавшаяся в сторону Колхозной площади, остановилась слушать Молотова. Сначала было полнейшее молчание. Буквально можно было услышать, как муха летит. И вдруг женский крик: „Какие мы идиоты, какие дураки! Что мы немцам только не перли! Я сама живу около вокзала, там же эшелон за эшелоном зерно шло в Германию. Мы их и одели, и обули, и накормили. Какие дураки, кого мы кормили…“ — заплакала.