Ян Стрейс - Три путешествия

Как раз наоборот. Излагая эту легенду, Стрейс прибавляет: «Это принято считать причиной его недовольства или, вернее, поводом к его варварским жестокостям. По это неверно, что следует из того, что он выступает с оружием не только против царя, но и против шаха персидского, который не причинил ему ни вреда, ни несправедливости».

Движимый классовой ненавистью Стрейс изображает Разина как грабителя. Однако и враг не мог не заметить в «разинщине» ее истинных классовых целей. Характерна в этом смысле речь Разина к перешедшим на его сторону: «За дело, братцы! Ныне отомстите тиранам, которые до сих пор держали вас в неволе хуже, чем турки или язычники. Я пришел дать всем вам свободу и избавление, вы будете моими братьями и детьми».

Недаром «после этих слов каждый готов был идти за него на смерть и все крикнули в один голос: «Пусть он победит всех бояр, князей и все подневольные страны». Такова истинная антидворянская, антифеодальная программа движения.

Именно в этом отмечаемые Стрейсом корни огромной популярности движения в крепостном крестьянстве и в других слоях эксплуатируемой массы. «Глупый народ, — пишет Стрейс, — начал роптать и высказывать похвалы разбойнику, и во всех городах этой местности начались такие волнения, и каждый миг приходилось со страхом ждать ужасного кровопролития. «Восстань, восстань, народ!» — кричали даже стрельцы. — «К чему нам служить без жалования и идти на смерть? Деньги и припасы истрачены. Мы не получили платы за годы, мы проданы и преданы».

Вот почему войска контрреволюции массами переходили в революционный стан, а «весь простой народ склонился к нему (Разину. — А. Г. ), стрельцы нападали на офицеров, рубили им головы или передавали их совсем флотом Разину». Недаром воевода Прозоровский «весьма дивился, не ведая, где он (Разин. — А. Г. ) в столь короткое время собрал такую большую силу, ибо у него оказался флот из 80 новых судов, на каждом две пушки и множество войска». «Сила его (Разина. — А. Г.) росла день ото дня, и за пять дней его войско увеличилось от 16 тыс. до 27 тыс. чел. подошедшими крестьянами и крепостными, а также татарами и казаками, которые стекались со всех сторон к этому милостивому и щедрому полководцу».

Солдаты флота князя Львова восстали, убили офицеров, «объявили, что они за казаков и передали суда в руки Стеньки Разина не иначе, как заранее в том столковавшись». По образному, абсолютно справедливому замечанию Стрейса, «пламя восстания разбросало во многих местах свои искры». Даже там, где пока господствовала контрреволюция, она чувствовала себя весьма неуверенно. Еще Разина нет в Астрахани, а феодалы уже не знают, на кого можно положиться, уже «слышно было здесь и там о разных мятежных сговорах, большей частью тайных», уже наместник потерял всякую власть и, скрепя сердце, молча выслушивает всякие оскорблениям, а дворяне заняли места «простых солдат», будучи не уверены в рядовых стрельцах.

Трудно переоценить значение этих наблюдений, правдивость которых нельзя заподозрить тем более, что они записаны человеком, ненавидевшим крестьянскую войну. Приведенные места рисуют огромную силу восставших, их пестрый национальный состав, колоссальный размах движения, поднявшего всех, кого угнетал и эксплуатировал феодально-крепостной строй.

Дошло до того, что «господа, надев дешевое, плохое платье, покидали жилища и бежали в Астрахань». С дворянами расправа была беспощадной: их убивали, топили в Волге, головы убитых помещиков крестьяне в мешках приносили к Разину в знак своей верности.

Изображая Разина кровожадным зверем, Стрейс принужден отметить в нем ряд положительных черт. Разин «держался скромно», его «нельзя было бы отличить от остальных» его соратников. Зато по отношению к представителям господствующих классов он вел себя совсем иначе. «Держал он себя по отношению к персидскому королю с таким высокомерием, как будто сам был царем», он придерживался порядка и сурово преследовал проявления недисциплинированности. Разин возмутился, когда Прозоровский предложил ему выдать перешедших на сторону революционной армии «слуг его величества», и с негодованием отверг это предложение, сказав: «Должен я предать своих друзей и тех, кто последовал за мной из любви и преданности». Чувство большого внутреннего достоинства сквозит в его ответе Прозоровскому, посмевшему делать Разину «предписания, как своему крепостному, когда я рожден свободным».