Юрий Поляков - За боем бой

На свежем холмике лежали чуть увядшие цветы.

- После нашей победы, - очень тихо говорила Саша, - мы должны жить необыкновенно чистой и справедливой жизнью, иначе зачем все эти жертвы!

- Наверное, так и будет...

В это время над Богоявленском прокатился протяжный гул: сторож бил колотушкой по чугунной доске, снова собирая людей на митинг. Когда мы вернулись, на бочке стоял Калмыков и громким голосом кричал:

- Кто за то, чтобы идти с Блюхером и Кашириным?

И сам первый поднял руку. Вслед за ним тянули вверх ладони и те, кто уходил, и те, кто оставался.

- Кто за то, чтобы семьи остались здесь?

И снова первый поднял руку. И снова вслед за ним, но уже не так уверенно, тянулись вверх руки.

Калмыков оглядел земляков, медленно низко поклонился и спрыгнул с бочки.

С нами уходили только женщины-большевички - им оставаться нельзя.

Сегодня с утра готовились к выступлению. В отряд записалось много добровольцев. Командиром богоявленцев выбран Калмыков.

Завтра выступаем...

(Без даты)

16 августа мы вышли из Богоявленска. Бойцов пришли провожать семьи. Женщины и дети плакали. Одного пожилого рабочего хватали за полы пятеро ребятишек: "Папа, папа, не уходи..."

Белым не терпелось занять Богоявленск, сотня казаков влетела на окраину города и помчалась к штабу, началась беспорядочная стрельба. Калмыков и его брат Федор с отрядами бросились в обход белых. Женщины и дети влезли на крыши и оттуда подсказывали, где враги. Атаку отбили.

Мы двинулись к Архангельскому меднолитейному заводу, семьи провожали нас верст десять. 17 августа к нам присоединился Архангельский отряд, командир - латыш Данберг. Скоро нас догнали бежавшие из Богоявленска. Сразу после нашего ухода белые заняли город. Саша оказалась права, а директор завода Пунг, меньшевик, оказался сволочью. Он обещал не трогать семьи бойцов. Многих отправили в Стерлитамак, в тюрьму, а нескольких рабочих сразу же расстреляли в школе. Под звук духового оркестра. Рассказывают, что специально для расправ из Стерлитамака приехали офицеры контрразведки - Шнейдерман, Пылаев и мой знакомец Юсов. Ну, с ним я еще встречусь.

До нас добрался Шамсутдинов, бывший стерлитамакский комиссар промышленности. Во время наступления белочехов он не успел уйти с отрядом и был посажен в тюрьму. Потом ночью целую толпу арестованных отвели за город на коровье кладбище и расстреляли. В темноте Шамсутдинова ранили то ли стреляли плохо, то ли напились накануне. Он уполз и, переправившись через Белую, схоронился в башкирской деревне. А командовали казнями те же: аптекарский сынок Шнейдерман, Пылаев, Юсов.

Трибунал постановил расстрелять всех заложников. Следственная комиссия выяснила, что заложники - а мы с ними еще цацкались! - имели связи с белыми, даже передавали им сведения, а помогал им кто-то из военспецов, но кто, выяснить не смогли, потому что Штамберг, узнав, что их приговорили к расстрелу, бежал. Остальных расстреляли.

Вечером виделся с Сашей. В первую же ночь после выхода из Богоявленска на обоз с ранеными напали казаки и зарубили сестру милосердия большевичку Настю Калугину. Саша в это время была у богоявленцев, помогала перевязывать раненых и из своего браунинга застрелила одного из белых. Об этом она рассказывала совершенно спокойно.

Дела у нас неважные: кажется, мы попали в мешок, нас зажали со всех сторон. Блюхер решил форсировать реку Сим и прорываться в сторону Уфы. Заходил озабоченный Иван Степанович и говорил, что судьба армии, судьба десяти тысяч людей решается сейчас.

- Кому будем молиться, Андрей Сергеевич, господу или Марксу?

- Не знаю, по таким сложным вопросам нужно справляться у Боровского.

- Боровский арестован. Его подозревают в организации побега и связях с дутовцами.

- Не может быть!

- Мне что-то тоже не верится, хотя... - не договорив, Иван Степанович досадливо махнул рукой.

КОРОБКА ПАПИРОС

- Самое страшное в этой войне то, что русские убивают русских. Представьте себе сиамских близнецов и вообразите, что они начали душить друг друга. Кто бы ни победил, в конце концов погибнут оба. Это и есть междоусобица. Я уважаю большевиков и честно служу им, но когда-нибудь, в самую трудную минуту истории, России может не хватить именно тех тысяч душ, которые погибли в братоубийственной войне...

Калманов, сидевший рядом, старался не глядеть на Боровского, чтобы не выдать раздражение и брезгливость.

- И вообще, - продолжал Боровский, - чем дальше я иду с большевиками, тем все тверже и глубже, знаете ли, убеждаюсь: они единственные, кто может вернуть России ее былое величие. Вот только эта кровь...