Виктор Мануйлов - Иду на вы!

Выяснилось, что отрядом командует сотник Кани-бек, что им приказано следить за кораблями русов и при случае взять языка, что они из племени артов, что дань платят кагану Булгар, а тот кагану Хазарскому.

– Вас перевезут на левый берег, – сказал Святослав, – дадут коней, вы поскачете в Булгар, скажете своему кагану, что каган Руси Святослав не желает зла стране Булгар и ее народу, что войско его движется на юг, что он хочет встретиться с каганом Булгар и выразить ему чувства дружбы и уважения к нему и его народу. Верните им оружие и отправьте на тот берег, – велел Святослав сотнику сторожевого отряда.

Булгар увели, и размеренная бивачная жизнь продолжилась. Дымили костры, в казанах варилась уха, рыбный дух мешался с дымом. Неподалеку от княжеского шатра звучали гусли, и сильный голос вел нараспев сказание о прошлых битвах и могучих богатырях. Но это не был голос Баяна, оставшегося в Киеве по причине старческой немощи. Зато его сказки повторяли многие и многие сказители, внося в них что-то свое, на потребу нового времени, не трогая главного, слагали новые. Быть может, и о нем, князе Святославе, кто-нибудь из них сложит свою сказку, и пойдет она в люди, как сказки о Вещем Олеге и его богатырях. Но это лишь в том случае, если ему удастся одолеть хазар и разгромить их державу.

…Как съезжался Илюша из Муровца,

С Жидовином тем да нахвальщиной,

Что он всех сильней в поле чистоем,

Супротив него нет соперника.

Зазвенели в степи сабли вострые, —

Да те сабли у них преломилися,

А друг дружку ничуть не поранили;

Тогда вострыми копьями сшиблися, —

Древки копий у них расщепилися,

И опять же друг дружку не ранили;

Бились, дрались они врукопашную,

То мечами секлися булатными,

Позазубрились мечи булатные;

То махали тяжелою палицей,

А и палицы их изломалися.

Бились, дрались до самого вечера,

А стемнело – до самой полуночи,

С полуночи до света до белого,

А не видно, чем битва закончится.

Поскользит тут Илья ножкой левою,

Тяжело пал Илья на сыру землю,

Пал Илья да промедлил маленечко,

Не вскочил враз на ножки на резвые.

Жидовин изловчился не мешкая,

Сел Ильюше на груди на белые,

Вынимал кинжалище булатное,

Чтоб вспороть у Ильи груди белые

Да навек закрыть очи те ясные,

По плеча отсечь буйную голову…

Сколько раз князь слушал это сказание про ратоборство Ильи Муровца, могучего русского поляницы, с Жидовином-поляницею, и всякий раз удивлялся тому, как верно народ в своих думах оценивает прошлое и какие надежды возлагает на будущее. Святослав лежал, вытянувшись на медвежьей полсти, положив голову на седло, смотрел на розовые облака, медленно плывущие на восток, на стаи птиц, косяками и прерывистыми линиями плывущие на север. Мерный рокот гуслей и напевный голос, сливающийся с кликами птичьих стай, клонили в дрему…

Вот лежит Илья под нахвальщиной,

На сырой земле, на родимоей,

У него от ней сил прибавилось

Против прежнего втрое-четверо.

Он махнул врага в груди белые,

Вышибал его выше-тко дерева.

Пал нахвальщина на сыру землю,

Во сыру землю ушел по пояс.

Тут вскочил Илья на ноги резвые,

Жидовину тому, нахвальщине

По плеча отсек буйну голову,

На копье воткнул на булатное

И повез ее в стольный Киев-град,

Чтобы князь со дружиной увидели,

Кто зорил-томил Русь, нашу отчину…

– Уха готова, княже, – прорвался сквозь дрему голос дядьки Асмуда.

Князь встряхнулся, откинул медвежью полсть, которой укрыл его заботливый дядька.

– Подошли конные дружины? – спросил он у Добрыни.

– Подошли княже.

На другой день, едва забрезжил рассвет, флот отчалил от берега и, вытянувшись в походную линию, продолжил путь на юг, а по берегу, то возникая, то пропадая из глаз, скакали конные дружины.

Вдали речной простор снова неожиданно раздвинулся, хотя казалось, что раздвигаться уж и некуда. С правой стороны высокие, едва зазеленевшие берега видно, а слева вода и вода, и нет ей ни конца ни краю. Такую большую воду князь видел только на Нево-озере да на море Варяжском, а боле нигде. И он вопросительно оглянулся на стоящего на почтительном удалении проводника из народа муромы, одетого в длинную кожаную свиту, расшитую речным бисером, обутого в онучи и веревочные лапти.