Виталий Полупуднев - У Понта Эвксинского (Том 2)

Кто-то подсказал Савмаку, что лучше собрать сильнейших воинов и, покинув город, разорвать петлю вражьего окружения, а потом бежать в степи к Фарзою. Но он, вскинув брови, сделал отрицательный жест рукой.

- Врага мы разобьем! - заявил он жестко.- А отступать нам некуда и незачем!

- Эх, если бы помогли нам скифы Фарзоевы!-вздохнул Атамаз.

И все же Савмак приказал Атамазу захватить северные выходы к Меотийскому морю и держать там суда на причалах, на всякий случай. Выполняя этот приказ, Атамаз обрушился на отряды Карзоаза, выбил их из Мирмекея и гнал до Парфения, где всегда была переправа на ту сторону пролива. Фанагорийцы принуждены были спасаться на судах, оставив на берегу сотни убитых и пленных.

И если Диофант уже готовился торжествовать победу, то ему пришлось убедиться, что он поспешил. Каждый вал, пересекающий путь к Пантикапею, приходилось брать с боя, устилая дорогу трупами.

4

Эти страдные дни и недели отчаянной обороны рабского государства для многих оказались последними в их жизни. И те, кто нес на своих плечах всю тяжесть ратных трудов, не зная отдыха ни днем, ни ночью, думали, что они видят какой-то тяжелый сон.

Города и селения доставались врагу охваченными пожарами. Трупы уже не хоронили, а оставляли на растерзание волчьих стай. Раненых некому было вынести с поля битвы. Поселяне бежали из своих домов, скапливались на дорогах в нестройные толпы, мешая движению войск. Ураган смерти и разрушения следовал за беженцами. Остервенелые варвары с азиатской стороны Боспора не разбирали ни правого, ни виноватого. Опьяненные кровью, эти люди дали волю своим хищническим страстям. Они походили не на людей, призванных, восстановить "порядок", нарушенный мятежниками, а на стаю волков, ворвавшихся в овечий загон. Дандарии в косматых шапках, синды в кольчугах, сарматы, меоты - люди, разные на вид, но одержимые одним исступленным стремлением убивать,- врывались в дома поселян и горожан, насиловали, грабили, рубили, резали, поджигали. Пьяные, они насмерть дрались между собою, не поделив добычи. Вытаскивали из домов детей и в страшном веселье, с хохотом подкидывали их вверх, а потом ловили на подставленное копье под одобрительные возгласы товарищей.

И кто жаждал скорейшего падения "рабской власти", шипел и тайно злословил, утверждая, что от Савмака "всего можно ожидать, кроме хорошего", сейчас был потрясен ужасами, которые творили долгожданные "освободители". Правление Савмака и даже все, что совершалось в памятную ночь, когда рабская волна перелилась через край своей тюрьмы и затопила улицы города, теперь большинству представлялось как верх благородства в умеренности.

Фанагорийские горожане-гоплиты, отброшенные Атамазом в сторону моря, вновь высадились в Нимфее. Фанагорийцы издавна питали к пантикапейцам и нимфейцам чувство зависти, поскольку столица царства и соседние с нею города пользовались многими правами и льготами, недоступными для жителей "той стороны". И теперь старались всячески навредить. Поджигали мастерские, ломали плавильные формы и инструменты, разбивали пифосы с вином, если были не в состоянии тут же на месте выпить их содержимое.

- Как же это так? - недоумевали ошалевшие эллины.- Мы ждали восстановления законной власти и усмирения рабов, а к нам пришли смерть, насилие и произвол!

- Только сейчас видно, что царствование Савмака было справедливым. Он не разорял никого, кроме врагов, и всячески оберегал покой горожан.

Говорили даже, что Савмак подобен главарю хиосских рабов Дримаку, который, по преданию, сумел примирить восставших рабов и хозяев, за что после трагической смерти был удостоен памятника, как "благодетельный герой".

Но эти запоздалые признания уже не имели никакого значения. Их никто не слушал. Теперь на Боспоре царствовал безраздельно свирепый бог войны Арес с его кровавыми законами.

Что же касается воинов Диофанта, то для них добыча являлась основным хлебом войны. Шаг за шагом они разрушали и разграбляли все, что встречалось на пути. И следует сказать, что ни Пантикапей, ни другие города Боспора уже не могли восстановить свое благосостояние в течение десятков, даже сотен лет после этого разгрома.

Диофант, раздосадованный и обеспокоенный упорством рабов и своими потерями, отвечал на жалобы горожан гневными ругательствами. Он решил ни в коем случае не мешать солдатам делать свое дело, хотя бы они совершали на каждом шагу вопиющие преступления. Более того, он поощрял весь этот кровавый разгул, чтобы развязать в душах своих людей низменные и жестокие инстинкты, которые всегда, во все времена являлись испытанным средством поддержания боевого духа в армиях народного подавления.